Избранное

Милый дедушка, на этот раз у тебя сорвалось. Одного подозрения недостаточно. Дело прекращено за отсутствием улик. Никаких улик во всей этой истории.

Ни единой улики.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Итак, Хабеданк опять на свободе и даже разгуливает по Неймюлю. Это могло бы нам послужить так называемым подпунктом, хоть они у нас не в счет, и потому лишь подпунктом, что для настоящего полноценного пункта здесь не хватает двух признаков: выразительной краткости, а главное — чувства.

Но то, что стоит за подпунктом, сейчас у всех на языке, не говоря уже о сердце, а кое у кого оно, наоборот, в печенках.

Всем сердцем радуется Вайжмантель и, конечно, Мари с Левиным. Что до тетушки Хузе, то она радушно приняла Хабеданка при его возвращении из Бризена и на прощание поднесла ему целый сноп красного лисохвоста, которым, как известно, пользуют от поноса. Ольга Вендехольд и Файерабенд приходили поздравить Хабеданка, и, что особенно того порадовало, Вайжмантель принес другу его скрипку.

Хабеданк сидит на зеленой скамье без спинки перед входной дверью живодера Фрезе, перебирает струны и прислушивается к тому, как они замирают. Его забавляет слушать, как задорно и звонко заявляет о себе струна за струной, противопоставляя себя гомону на крыше, и как эти звуки постепенно отступают и, пусть совсем скромно, но с задушевной нежностью, утверждают себя, как раз затихая.

Ласточки стрелой, оглашая воздух громкими криками, слетаются к крыше дома, где под самым ее козырьком лепятся полушариями их гнезда из нанесенной в клюве глины. И так как козырек крыши сильно нависает, они, подлетая к гнезду, на той же скорости входят в крутой ухаб, или подныривают, или отклоняются по кривой, а потом, выравнявшись, взлетают вверх, к краю гнезда, к полукруглому его отверстию, из которого торчат широкие клювы птенцов, разинутые в истошном крике.

Ну чем не тема для скрипки Хабеданка: на крик птенцов откликается высокая нота струны E, на успокоительное щебетание родителей — другие струны, A и D, а иной раз, к вечеру, и басовая четвертая. Когда же пальцы Хабеданка заскользят по грифу — то вдруг очень быстро, то снова медленно, — получается даже своеобразное двухголосие: один из тех несложных мотивов, что понятны и стадам, пасущимся в лугах, и каждому пастуху на свете, — посредине небольшая колоратурная завитушка, за которой снова следуют ясные звуки, ясные еще и в своем угасании. Закрываешь глаза, чувствуешь на веках дуновение ветра, которое приносят ласточки, и невольно прислушиваешься, так как крик на мгновение умолкает, чтобы тут же возобновиться с тою же силой, разве что один птенец немного запоздал — ему досталась зеленая муха, но сейчас уже и он примкнул к общему хору.

Хабеданк большими пальцами ног зарывается в песчаный грунт. Он тоже прикрыл глаз. Опустил скрипку и прислонился к нагретой солнцем стене дома. В неухоженном, заросшем сорняками садике Фрезе все еще цветет боярышник, и запах его проникает в самое сердце. Словно чье-то дыхание, но дыхание, которого мы заждались.

Итак, вас беспокоит сердце. А моему дедушке в печенку ударило.

— Цыгана-то выпустили, — говорит он с кривой усмешкой.

Вот и все, об остальном молчок. Тетка-жена и вообще-то на эту тему не разговаривает. У нее укрылась проповедница Феллер, живет уже который день, присматривает за курами и готовит впрок крыжовник. У обеих женщин, должно быть, есть о чем поговорить. Феллера, во всяком случае, тетка-жена на порог не пускает.

Мой дедушка больше пропадает на мельнице: самое время для ремонта, надо выверить работу жернового постава. Мельница должна быть в порядке к тому сроку, как кончится молотьба и урожай ссыплют в амбары. В этом году нам перепадет больше зерна и, стало быть, больше работы.

Поляки еще здесь, может, с ними и столковаться? Покамест, хоть и трудно сказать, сколько продлится это «покамест». Главное, с евреем покончено. Не скоро найдется смельчак, который решится поставить мельницу под самым носом у дедушки. Но дедушке, как уже сказано, ударило в печенку. А тут еще этот процесс на шее, очевидно, будет назначен второй срок — не так скоро, но уж, наверное, в июле.

Что, собственно, еще приходится от меня Глинскому? Дедушка аккуратно ведет счет синим карандашом на последней странице библии. Это довольно внушительный список.

— Ничего, я с ними со всеми разделаюсь. — Так говорит мой дедушка. И это будет, пожалуй, нашим семнадцатым пунктом.

Господин Нольте, Фридрих Нольте, окружной начальник — личность преклонных лет. Мы его до сих пор не тревожили, потому что все время, о каком шла речь, он был пригвожден к одру болезни. А сейчас пусть потрудится встать — что он и делает, тяжко стеня и многажды вздыхая. И вот с таким-то вздохом и в одних подштанниках он садится на стол, по которому давно уже не гуляла пыльная тряпка и на котором в единственной чернильнице высохли чернила. Достает дежурную тетрадь и ее раскрывает. И после долгих размышлений опять захлопывает. Да и как можно такое вписать? Даже при наличии чернил. Немного воды, и можно развести вязкую массу. Но рука не поднимается такое вписать.