Избранное

— Вартазар! — опередил Васак, из-под ладони вглядываясь в даль.

Еще минута — и из облака пыли вынырнул всадник — тучный мужчина в высоко заломленной бухарской папахе, на взмыленном коне. Вартазар — сатана ему в ребро! Он был еще в том возрасте, когда быстрая езда горячит кровь.

Мы едва успели согнать скот с дороги.

— Фу, живоглот! Только и знай носится да скот пугает! — сказал Васак, вытирая пыль с лица.

Проскакав мимо нас, Вартазар свернул с дороги и во весь опор помчался к своим владениям. Он имел обыкновение появляться на полях неожиданно, чтобы застать работников врасплох.

_*

Солнце жгло. Сидя в кружок в тени под дикой яблоней, мы затеяли кыш-куш — игру, которую занес к нам Азиз. Кыш-куш — увлекательная игра. Каждый участник держит указательный палец на палке. Кто-нибудь вперемежку выкрикивает названия птиц и животных. Когда называют птиц и летающих насекомых, палец поднимается вверх, животных — палец покоится на палке. Сбился — води. Проигравших наказывают лихо: щелкают по носу или заставляют катать победителей на спине.

Если где-нибудь затевалась игра — и не только кыш-куш, любая другая, их у нас была целая прорва, — заранее считайте и Сурена ее участником. Во всем Нгере еще не случилось ни одно мало-мальски важное событие, в которое отпрыск свистульных дел мастера Савада не сунул бы свой вездесущий нос. Ну конечно, мы не ошиблись. Видите, вот он, сидит в кругу играющих в кыш-куш, маленький, неказистый, обвязанный крест-накрест рваной материнской шалью, с облупленным носом. Это он на словах совершал бог весть какие подвиги, а в жизни… Все деревенские мальчишки имели свои клички, такую кличку имел и наш Сурен: Танов [14] с рисом. Даже взрослые называл его только так.

«Не видать мне матери-отца» — было излюбленным выражением Сурена.

Чуть что — не видать мне матери-отца! А нам, нгерской ребятне, палец в рот не клади — и новая кличка готова. Иди теперь спасай такого, если сам награждает себя кличкой. Вот какой глупец наш Сурик!

За бугром раздался заливистый посвист соловья. Айказ. Свой приход он всегда сигналит соловьиным посвистом. В самом деле — Айказ. Скажем точнее — рыжий Айказ. До того рыжий, что так и подмывало крикнуть: «Пожар!» Но Пожаром его не прозвали. И вообще никакая кличка к нему не приставала, не лепилась. Все мы ходили под прозвищами, а Айказ нет. И не знаю почему. Чего не было, того не было.

Все знали, где Айказ, там и Варужан, точно привязанный к нему. Про них у нас говорили: положи между ними яйцо — сварится. А я, грешным делом, думаю: не сварится, не та дружба. Айказ с виду неказистый, с печальными глазами на худом лице. Но сильный, жилистый. Варужан же — полная противоположность Айказу. Пухлый, круглолицый, как будда, изображение которого мы видели в книге. И еще он воплощение покорности — черта, которая вовсе отсутствует у Айказа.

Варужан во всем покорялся Айказу, не прекословил ему, признавал над собою его безграничную власть. А какая это дружба, если одна сторона вознесена над другой, если она зиждется на неравенстве?

Но это между прочим, загодя. Поживем — увидим. И точно. Не прошло и минуты после того, как в кустах вспыхнул огненный хохолок Айказа, и из-за тех же кустов всплыл Варужан. Именно всплыл. Он же у нас толстенький, с круглым, буддовским лицом и с улыбкой от уха до уха.

Только не думайте, что Варужан — паинька. Он далеко не паинька. Даже наоборот. В драке, во время потасовок ты лучше под руку ему ненароком не попадись. На спор — это я уже видел своими глазами — живую мышь перекусил. Только вот кличек зажилил себе — не счесть сколько. И все они с намеками на его обжорство. Да, есть такой грех, Варужан любит поесть. Этот мазила все тянет в рот: щавель, крапиву, острый астрагал, вяжущие лесные яблоки, пронзительно кислые ягоды черемухи, не говоря уже о ежевике, которую ел пригоршнями. Он уплетал, говорят, даже такие ягоды, от которых можно ослепнуть. И ничего, все сходило. А каким было представлением для всех, когда наш будда дорывался до молозива — угощения, которое устраивалось от первого молока только что отелившейся коровы или козы. Такое объедение, если к нему еще кусочек хлеба! Об этом знают все мои сверстники, которые в пастушечьих сумках больше носили по початку вареной кукурузы, густо посыпанной крупной солью, чем хлебец, который в то время не во всех домах пекли.

Игра в кыш-куш всегда собирала вокруг себя много пастушни. Спешу предупредить еще об одном: мы, нгерская ребятня, что скрывать, жили не очень дружно, часто шли таг [15] на таг стеной, беспощадно лупили друг друга. Но случись беда с кем-нибудь из нас, нгерцев, вне села, скопом бросались на выручку, в защиту.

В кружке потеснились, уступая место Айказу и Варужану.

— Не припоздал? — спросил Айказ, прилаживая коричневый от кожуры зеленого ореха палец на палку. Варужан всунул свой палец, тоже коричневый от кожуры ореха, между нашими стиснутыми друг к другу пальцами.

Пришлось игру начать сначала.

Водил Васак, держа коричневый палец на палке.

— Лягушка! Ястреб! — азартно выкрикивал он, поднимая вверх палец.