Избранное

Бабы в очереди не отвечали насмешникам: повернувшись спиной к ним, они шептались между собой или, стыдливо улыбаясь, смотрели в сторону, словно им невдомек было, о чем идет речь. Та или иная порой, потеряв терпение, огрызалась в ответ, но и самые боевые быстро смолкали; двести женщин все более погружались в угрюмое молчание. Близился полдень, многие в хвосте, плюнув на все, с бурчащими животами потихоньку уходили домой; не выдержал кое-кто и в середине; но большинство не бросало очередь, цепляясь за крохотную надежду, которую означало для них упорство остальных. Во всяком случае, ждать казалось делом не более бесплодным, чем плюнуть на все и уйти. Невыносимо было подумать, что вот ты уйдешь, а тут явятся из конторы и дадут работу оставшимся… Однако когда из Буды, с площади Баттяни, донесся через Дунай звон полуденных колоколов, часть очереди, ругаясь, причитая или молча стиснув зубы, отправилась по домам.

— Давай иди звонить! — кричали теперь уже многие сторожу, хмуро стоявшему возле будки.

— На собственные деньги, что ли?

— Заплатят тебе в конторе, не бойся!

— Как же, заплатят! Соберите двадцать филлеров, тогда позвоню!

— Еще и деньги свои отдавать? — закричала вне себя какая-то девка.

Рожане полезла в карман и вынула последние свои двадцать филлеров. Сторож видел, как дрожала ее рука, протянувшая ему монету. Он взглянул в лицо ей, но оно было недвижно, словно из мрамора. Спустя четверть часа сторож вернулся в сопровождении полицейского — один он не посмел бы идти к взбудораженным бабам — и сообщил, что «Шелл» никаких мешков шить не собирается. Поднялся такой гвалт, что полицейский решил просить помощи в ближайшем участке: он боялся, что не сможет справиться с разъяренными женщинами. Небо вдруг помрачнело, по реке потянуло холодным ветром; матросы, надев тельняшки, выскочили на берег, готовые в случае чего вмешаться в драку.

— Не удивлюсь, — сказал кто-то в толпе, — если склад этот разнесут по камешку.

— А компания здесь при чем? — спросил стоящий рядом чиновник.

— Компания ни при чем.

— А тогда в чем же дело?

— Вот именно: в чем же дело? — задумчиво повторил собеседник.

Люди с подозрением косились друг на друга: вполне можно было предположить, что тот, кто придумал поместить объявление, находится здесь и, затаившись, наблюдает за происходящим. Это мог быть кто угодно в толпе; а поскольку он, очевидно, не посмеет выдать себя, то подозревать можно было любого. Люди исподволь разглядывали соседей и, чтобы отвести подозрение от себя, громко выражали собственное возмущение. Надвигающаяся гроза облегчила задачу полиции. Вскоре у склада оставалось лишь тридцать — сорок женщин — самый упорный отряд разбитой армии.

— Пошли домой, Рожане, — сказала тетушка Пирошка, вытирая слезинки в углах глаз. — Давно я так не смеялась. Дай ему бог здоровья, тому, кто все это выдумал.

Рожане не ответила. Отойдя в сторону, она одной рукой схватила два кирпича и, размахнувшись, легко, словно гальку, швырнула их в сторожку. Затрещали доски, зазвенело стекло в окне.

— Тоже неплохо! — крикнула тетушка Пирошка, держась за бока от смеха. — Дай-ка и я попробую!

Она двумя руками взяла кирпич и, еле подняв его, бросила; не долетев до цели, кирпич шлепнулся наземь.

— Ох, какая я малахольная! — весело пожаловалась старушонка и лихо сдвинула на макушку потрепанный свой берет.

Услыхав звон стекла, женщины завизжали, многие бросились бежать. Какая-то молодая девка от волнения бросилась на колени.

— Не троньте беднягу сторожа! — истерически закричала она. — Он-то чем виноват! Птичку убили…

1936

Перевод Ю. Гусева.

Сказка улицы Арпад

Живет в V районе, на углу улицы Арпад и узенького проулка, что ведет от Биржи к Дунаю, маленькая старушонка: через несколько дней у нее большой праздник, стукнет ей семьдесят пять. Это вам не пустячное дело — прожить семьдесят пять годочков, день за днем, неустанно, без отдыха роя свой туннель в огромном, не охватишь глазом, массиве под названьем Ничто, которое окружает нас со всех сторон, как гора окружает шахтера; добрался до цели или нет, но награды ты несомненно заслуживаешь! Отбарабанив семь с половиной десятков, можно с чистой совестью потрепать себя по плечу и сказать: «Славно ты поработала, Стина! Женщина ты что надо, продолжай в том же духе, Стина!»