Избранное

«Сейчас!» — отвечает ангел-хранитель, имитируя голос младшего сына, и чуть-чуть убавляет свое сияние. Старушка штопает дальше, с интересом прислушиваясь к тому, что вещают наушники. «Господи, какие дыры! — вздыхает она сердито. — Нет чтоб снять носок, пока еще нога в дырку не вылезла…» — «Ладно, ладно», — говорит ангел Тобиаш за окном. И на следующем носке дыра затягивается сама собой, но старушка этого не замечает. «Вам легко говорить! — ворчит она, обращаясь к диктору. — Лучше б подумали, как человеку работу найти!» Ангел, который уже целый месяц летает по всяким конторам акционерных обществ, подыскивая работу вышеозначенному человеку, решает чуть-чуть поддразнить старую. «Времени у меня нет, к сожалению», — кричит он, — и испуганно взмахивает крыльями: порыв ветра чуть не сдул его с подоконника. «Как это времени нет? — с возмущением вскрикивает старушка. — А Ирен на тебя должна спину гнуть?.. У кого ей, в конце концов, помощи ждать? Все вы, мужики, таковы! — бормочет она. — Ну, ужо я ему скажу, — сообщает она сама себе, — если не найдет для него работу… А корм, — вдруг вспоминает она, — корм канарейке принес?» — «Да есть у нее еще на неделю», — отвечает из-за стекла Тобиаш. Он бросает на канарейку лучистый взгляд, и та заливается такой нежной, такой ангельски сладостной трелью, что даже фикус в углу еле заметно вздрагивает и изливает в комнату порцию чистого зеленого света. «Ах, как дивно поет! — говорит старая, не снимая наушников с головы, и закрывает глаза. — А тебе бы все оттягивать… Дождешься, что бедняжечка помрет с голоду». Беспокойное, доброе ее сердце всегда чем-нибудь озабочено. «А собаку когда выведешь погулять? Бедное животное…» — «Ха-ха-ха, — заливается Тобиаш, — а мне некогда!»

Так сидит старушка одна в пустой комнате, под перекрестным огнем неисчислимых и неотложных вопросов, на которые только ангел-хранитель и может ответить. Когда вечером, в десять часов, падая с ног от усталости, она ложится в постель, ей приходится выпить таблетку снотворного, и затем, полная тревоги за детей, за родню, за людей и за всех бессловесных тварей, она тихо отходит ко сну.

Ко дню рождения два ее сына, не без участия сил небесных, приготовили ей волшебное зеркало; в нем мать будет видеть себя без морщин, с молодой, свежей кожей, то есть будет видеть свой идеальный образ, без следов бед и страданий, без тысячи шрамов, оставленных на ее лице долгой жизнью.

Мать не встала еще с постели, когда ей подносят этот шедевр магической техники. Под потолком полыхают синеватые молнии, в комнате плывет слабый запах серы — так уж водится, если свершается чудо. За окном нависло тяжелое зимнее облако, из него в восемь рядов смотрят веселые, пухлые детские лица, рассыпая сияющие улыбки, как на картине Мурильо. И вообще обстановка торжественная: даже собака по случаю праздника оставила на полу лужу вдвое больше обычного. Старая смотрится в зеркало. Волшебство сработало как по заказу; сыновья, правда, видят в зеркале и морщины, и пятна, и седину, и даже большие и малые изъяны души; но у матери на лице — абсолютное счастье: она видит свое отражение безупречным, словно образ, хранящийся в любящем сердце. «Ах, какое славное зеркало! — восклицает она. — Дюри, ты все еще не нашел работу этому человеку?»

Жалобно орет котенок. Ему наступил на хвост почтальон, пришедший поздравить старушку, а почтальона толкнула молочница, когда оказавшийся у нее за спиной мальчишка-пекарь, сжатый со всех сторон двумя сотнями прежних служанок, дворников и рассыльных, укусил ее за лопатку. Бедная старуха молочница так завизжала! Улица Арпад бурлит от потока спешащего с поздравлениями народа. Толпу направляет квартальный: ведь и в радости должен быть порядок, и внутри, и снаружи.

1938

Перевод Ю. Гусева.

Тетушка Анна

Часов в семь утра обе створки двери бомбоубежища бесшумно распахнулись, и в молочном свету проема появилась рослая, крупная старуха, размахивая стиснутым в руке узелком; другая рука ее была прижата к животу.

— Проснитесь! — воскликнула она звучным глубоким голосом, который словно перекатывался волнами. — Просыпайтесь! Супостат под боком!

На полке у стены стояла коптилка; пламя ее, подхваченное сквозняком, вспыхнуло, отбросив на стену желтый отсвет, похожий на лепестки чайной розы, однако так и не смогло рассеять полумрак, царивший в огромном низкосводчатом подвале, к дальнему концу которого примыкало помещение, еще более темное. Люди, похрапывавшие на сдвинутых вплотную кроватях, кушетках и стульях, заворочались спросонок; кто-то приподнялся на локте, кто-то зевнул — сладко, протяжно, как кошка.

— Просыпайтесь! — взывала стоящая в дверях старуха, простирая руки к спящим. — Чтоб господь вам не дал покоя и в могиле! Или вы намерены проспать весь этот треклятый день без просыпу?

— Что случилось? — раздался испуганный женский вскрик.