Избранное

В том Зоином доме не было лифта, который все проносится, проносится мимо твоего этажа. К тому дому со двора на третий этаж вела закрученная спиралью винтовая лестница. С нее человек ступал на площадку из тонкого гофрированного железа, площадка гремела под ногой, и Зоя всегда знала, к соседям это идут или к ней.

Она ждала, одетая с юной придирчивостью, готовая к долгой прогулке по главной приморской аллее бульвара, где розовыми пушками цветут деревья настоящей мимозы, потому что желтые цыплячьи шарики — это вовсе не мимоза, а разновидность акации. Это сообщил Сенечка Буров, с которым она гуляла и дружила до Леонида.

А Леонид тогда встречался с Майкой Грумберг, золотистой, мелко кудрявой филологичкой с тоненькими ножками.

Потом все переменилось, только потому, что чей-то чужой ребенок сидел на тротуаре и ревел, размазывая по лицу слезы.

Они все прошли мимо, кто посмеиваясь, кто вовсе не обращая внимания. Сенька что-то рассказывал, крепко обхватив длинными пальцами кулачок Зои и прижимая ее локоть к своему боку.

Остановился только Леня Богатов. Бросил свою Майю и присел на корточки перед зареванным малышом.

Было уже неважно, что именно он сделал. Важно, что Зоя вдруг увидела его по-иному и сразу поняла, что нужен ей не Сенечка Буров, а Ленька Богатов. Почему-то навсегда запомнились его большие руки и сосредоточенные глаза, когда он старательно вытирал ребенку лицо своим платком.

Курица Майка притопывала ножкой: «Ну, скоро ты?»

Зоя между прочим сказала Богатову:

— Ты, кажется, живешь в Сабунчах. Так вот, учти, когда у тебя между лекциями «окно», можешь приходить ко мне. Это совсем рядом с институтом.

Она не ограничилась бы этим, но Леня пришел буквально через день. Зоя закинула под тахту большую горбушку с маслом, которую приготовилась есть, и изжарила ему яичницу с помидорами.

Первое время они не ходили на бульвар, чтобы не встречаться с Майкой. Зое, собственно, было все равно. Ей даже нравилось, что Сенечка мрачнеет от ревности. Но Леня сказал: «Лучше не будем пока никого обижать».

Они ходили в безлюдный нагорный парк, откуда открывалась вся бухта. По темной воде скользили зеленые и желтые огни пароходов. Влажная моряна доносила музыку, которая казалась печальной именно оттого, что пролетала большое расстояние. Парк был разбит на месте старого кладбища. Зоя садилась на ступеньки большого гранитного креста и, глядя на море, ждала главных слов в своей жизни. Не дождавшись, она их сказала сама и вернулась этой ночью домой в неизвестности и смятении.

Только на другой день вечером звякнула площадка, по коридору прозвучали торопливые шаги Леонида. Открыв дверь, Зоя протянула ему холодные от волнения руки, и он прижал их к лицу, отдавая себя ей, первой и единственной, навеки.

5

К Наташе пришли посетители. Мама на коротеньких ножках, в прическе, уложенной с таким расчетом, чтобы увеличивала рост. И папа, во внешности которого благодушный дед-мороз уживался с закоренелым бюрократом.

Оба вились вокруг дочки, как шмели вокруг цветка. Мама прибирала в тумбочке, чтобы разместить принесенную снедь — курицу, ветчину и еще множество других свертков.

— Не ела бы ты столько сладкого, Наточек. Со вчерашнего дня целый торт умяла.

— А зачем ты его принесла? — Рот у Наташи был набит печеньем.

— Что ты ее оговариваешь? — сказал папа. — Пусть ребенок питается.

— Много сладкого не полезно есть. И в журнале «Здоровье» пишут, и по телевизору говорили. Фрукты — сколько угодно, а сладкое — без пользы.

— Ладно, наши деды ели, не разбирались, и покрепче нас были.

Папа оглядел палату, ища сочувствия и поддержки.

— Я фрукты тоже ела, — сообщила Наташа, — меня тетя бананами угощала. А ты принесла бананов?

— Ой, нет! — огорчилась мама. — Вы не знаете, где вам бананы брали?

— А ты тетю яблочком угости, — сказал папа, — она тебя бананом, а ты ее яблочком.

До сих пор Наташины родители из деликатности не замечали Зою, но теперь мама поинтересовалась, какой у Зои перелом, как это случилось, и тут же рассказала о себе:

— Сижу на работе в своем ателье, — я, знаете, модельером работаю, — как вдруг мне говорят: «Алевтина Ивановна, вас к телефону». Ну, думаю, клиентка какая-нибудь. У нас ателье первого разряда, артистки шьют, народные даже, кандидатки наук всякие. Целый день звонят, вызывают меня. Ну, иду так безразлично к телефону. И вдруг мне говорят: «Ваша дочь ногу сломала». Бухнули прямо так, без подготовки. Вы представляете мои переживания? Я прямо трубку выронила.

— Ладно, Алечка, — сказал муж, — к чему плохое вспоминать? Ты лучше хорошее вспоминай.

Зоя подтянулась на своих вожжах. Теперь она это делала самостоятельно и могла то посидеть, то откинуться на подушке. Приподнявшись, она увидела, что Галина лежит укрытая с головой.

— Плачет, — шепотом сказала Анна Николаевна. — Профессор велел к операции готовить. Второй раз будут делать.

— Кость не зарастает?

— У нее не кость. Ее трамвай протащил по рельсам. Всю ногу разворотило. С живота кожу снимают, нашивают на рану. Да не всегда приживается.

— Халтурят. Портачи потому что, — непримиримо заявила Варвара.