Избранное

Старуха молча вышла из комнаты. Заскрипела входная дверь. Даниловна вернулась, бессознательно, по привычке отряхивая с белого узелка приставшие к нему травинки.

«В сене прятали», — поняла Нина.

Старуха швырнула узелок на стол. Нина хотела его взять.

— Постой… Тряпка там моя.

Проворными пальцами Даниловна развязала узелок и высвободила белую тряпочку, одну из тех, которыми были подменены скатерти.

Тася вышла с Ниной во двор.

— Завтра на работу можете не выходить.

— Зачем же так, Нина Григорьевна…

— Подадите заявление.

— Эх, люди! — горько сказала Тася. — Никто руки не подаст. Только начали мы на ноги подниматься…

Она шла за Ниной.

— А может, не надо, Ниночка Григорьевна? Куда я теперь денусь? Вы сами мать. Ребенка моего пожалели бы…

Горькие глаза Венки стояли перед Ниной.

— Я всегда для вас старалась. Как же вы без меня? Вот туристы завтра приедут. Разве ж вы справитесь?

Вот чем она хотела взять! Не справятся без нее. Пропадут.

— Уйдите по собственному желанию. И это для вас слишком хорошо.

Шаги за Нининой спиной стихли. Луна уже взошла, и были видны все камни и выбоины горной дороги. Навстречу Нине легко катилась большая тень. Как будто медведь. Она хотела вздохнуть — и захлебнулась. Бесшумно подошел квадратный, темный человек. На какой-то миг Нине показалось, что это Георгий.

— Куда ночью ходишь? — спросил Байрамуков. Он стоял перед ней, расставив ноги, и говорил строго и требовательно: — Ночью спать надо. Куда ходила?

— Вот скатерти из стирки брала. — Нина протянула ему сверток.

Байрамуков преградил ей дорогу. Прижав подбородок к груди, он смотрел на нее, не двигаясь с места.

— Скучно спать одной, да? — Он поднял руку и тихонько ухватил Нину за щеку. Была ли это мужская ласка, вожделение, сочувствие? Все равно.

Нина отпрянула с тропки на каменную, поросшую травой землю и побежала, спотыкаясь и обдирая ноги.

Бежала и задыхалась от горя.

День обещал много интересного. Венкина мама вчера сказала:

— Хай им грец, этим туристам! И сами, мама, не ходите, и Веночка пусть дома сидит.

Значит, Венка целый день будет свободен, и они пойдут на рыбалку или будут наконец клеить большого змея, о котором здешние мальчики не имеют понятия. Хуже, если бабушка пошлет Вену за ягодами, но и то Артюша пойдет вместе с ним. Нога у него почти не болит, а Вениамин — настоящий друг, он пойдет медленно, и вообще перед ним не стыдно.

Нину он утром не видел. Она уже ушла. Она рано уходила на свою работу. Гаянка еще спала. Тетя Алена дала Артюше соленые огурцы и картошку, такую, как он любил, примятую и подогретую на сковородке. Алена была сердитая, заплаканная. Дядя Коля говорил ей:

— Ты рассуждаешь как эгоистка. Все должны жить по-твоему. А человек поступает, как ему лучше. Откуда ты можешь знать, какие у нее соображения? Может, ей так удобнее.

— Ну что ты понимаешь? «Удобнее!» Темная хата, вход прямо с улицы. Упрямство одно.

— А хоть бы и так. Если любишь человека, надо считаться с его желаниями. А ты на людей давишь.

— Задавили тебя, — сказала Алена. — Просто втемяшилось ей, что стесняет нас.

— И с этим считаться надо.

— Помешали тебе…

— Не мне. Ты на себя посмотри. Зарылась в кухне да в огороде. За все лето книгу не открыла, в кино не сходила. Причесаться тебе и то некогда.

— Живу как хочу, — огрызнулась Алена, — как нравится мне, так и делаю.

— Ну и другим не мешай. Пусть живут как хотят.

Артюша не очень вслушивался в их разговор. Он знал, что в конце концов дядя Коля схватит свою шапку и помчится со двора. Но Николай вдруг подошел к тете Алене и стал гладить ее по волосам, а она прислонилась к нему и замолчала.

Артюша подскоблил сковородку, спохватился и спросил:

— Картошку надо было и Гае оставить?

Тетя Алена фартуком вытерла лицо, оттолкнула дядю Колю, и он ушел на работу.

— Накушался, ну и на здоровье, — рассеянно сказала она.

Артюша видел, что ей грустно. Он подошел и, как кошка, потерся головой о ее локоть.

— Ладно, ладно, — сказала Алена и без улыбки потрепала его за чубик. — Мама тебе велела прибрать, свое хозяйство, книги, железки.

Говоря с Артюшей, она всегда называла Нину «мамой» и даже сердилась:

— Она тебе роднее, чем мать. Вынянчила, выходила. А ты ее — как подругу. Какая она тебе Нина?

Артюша молчал, но не соглашался. Нина была самая родная, но называть ее иначе не получалось. Даже Гаяна иногда звала ее по имени.

Материал для змея, «конструктор», банки с красками навалом лежали в сарае, но занимать такой хороший день уборкой не имело смысла.

Он вышел за калитку. Жару отгонял острый ледяной ветерок. Мягкая пыльная дорога перешла в кривую притоптанную тропинку. Под горой стоял домик Венки. В этом доме вкусно пахло сушеными грушами, хлебом и свежеподбеленной печкой.

Артюша крикнул:

— Венка, это я! — и распахнул дверь.

В комнате почему-то была Венкина мама. Она быстро обернулась и молча посмотрела на Артюшу.

— Здравствуйте, — сказал он, — а где Вена?

— Нет его, — сказала тетя Тася.

— Он ведь сегодня на работу не пойдет?

— А откуда тебе известно, что не пойдет? — крикнула она.

Мальчик удивился:

— Вы же сами вчера говорили…

Тася отвернулась.