Избранное

Приглашение послушать певицу Ксения отклонила. Невозможно было представить себе возврат прежних спокойных дней с их удовольствиями и развлечениями. Уж очень далека была эта жизнь. Сейчас она готовила себя к трудным переменам, к переменам с болью, с потерями. Это казалось неизбежным. И вдруг опять что-то произошло…

Были сказаны фразы, которые в первые минуты только неприятно задели, а потом стали входить в сердце и сознание, все отравляя.

Ксении хотелось остаться одной. Закрыть дверь и ходить, ходить по большой пустой комнате. Чтобы никуда не надо было спешить. Чтоб никто не вошел и не спросил: «Что с тобой?», «Ты сегодня не в духе?», «Мы разве не будем пить чай?» Ей хотелось вспомнить все связно, понять, откуда возникло стремление к человеку, которого она так мало знала.

Он сказал: «Отныне вся моя жизнь будет служением вам». И Ксения поверила. Так много обещали эти слова. С ними можно было чувствовать себя женщиной каждый день, каждую минуту.

Какие запреты лежали на ней? Верность Вадиму? Чистота? А разве они были ему нужны?

«Высокие материи», — говорил Вадим. Все, что выходило за рамки обычного, повседневного, было «высокие материи».

Подразумевалось само собой, что Вадим ее любит, привычно, спокойно, уверенно. И она должна быть ему женой-другом, женой-товарищем.

Для кого же любовь, во имя которой люди переплывают океаны, умирают и воскресают?

Алексей Андреевич сказал: «Когда вас нет рядом, мне трудно дышать».

И Ксения разрешила себе ни о чем не думать, только слушать и верить.

А если это ошибка? Что тогда будет?

На тумбочке тикали часы-будильник.

Евгения Михайловна позавтракала и сидела задумавшись.

Далеко, «в центре», в приземистом доме с колоннами, на широких пультах ежеминутно вспыхивали маленькие лампочки. «Ноль три» — люди взывали о помощи. Телефонистки торопливо записывали вызовы и направляли их на стол к диспетчеру. А диспетчер звонил по прямому телефону на подстанции. «Ноль три». Кому-то плохо. Кто-то нуждается в скорой помощи.

5

…Ехать пришлось на станцию метро. «Сердечное», — коротко сказал Володя.

По лестницам и проходам метро они пробежали против течения, рассекая поток людей. Девушка-контролерша предупредительно кинулась показывать дорогу, но Ксения уже бывала в медпункте и уверенно открыла неприметную дверцу.

Медицинская сестра, совсем молоденькая и очень испуганная, быстро зашептала на ухо Ксении. Она перечислила принятые меры языком медицинских учебников: «…Ослабила стягивающую тело одежду…»

Больной лежал с развязанным галстуком, расстегнутой сорочкой. Узкие черные ботинки валялись у кушетки. Он молча, сосредоточенно смотрел перед собой и усилием воли старался дышать глубоко и равномерно, но сбивался, и частое неполное дыхание толчками поднимало его широкую грудь.

Он подождал, пока Ксения проследила пульс, и сказал медленно, экономя каждую частицу своих сил:

— Нитроглицерин принял. Если можно, впрысните…

Он назвал лекарство, ампулу которого Володя уже передавал Ксении Петровне.

— Часто у вас бывают такие приступы? — спросила Ксения, сделав укол.

Больной чуть кивнул:

— Часто. Стенокардия. Куда повезете? — спросил он, отдыхая после каждого слова.

— Подождем, пока вам станет легче. Потом повезем поближе к вашему дому, — Ксения посмотрела карточку, которую заполнила сестра медпункта, — вероятно, в Боткинскую.

Больной закрыл глаза.

Сердце его работало плохо, может быть только чуть лучше, чем раньше. Лицо оставалось землисто-бледным. Перевозить его в таком состоянии было опасно. Ксения сделала еще один укол и присела на кушетку, непрерывно следя за пульсом.

Сестра медпункта, успокоившись, стала наводить порядок — положила на белый табурет ворсистую шляпу, пушистое кашне и пакетик, в суматохе сброшенные на пол. Повесила на вешалку ратиновое пальто.

Теперь, когда было сделано все, что нужно и можно, Ксения разглядела лежавшего перед ней человека. Широкий в кости, еще совсем не старый, сильный мужчина. Жить бы ему очень долго, если бы не изношенные, суженные сосуды, которые подводят к сердцу кровь. И жизни ему отмерено сейчас — год, ну, два-три, если бросит курить, не будет пить, волноваться, радоваться, горевать.

Больной скосил на Ксению глаза и слабо улыбнулся.

— Три войны, — сказал он. — В штатском — это недавно…

Скрипнула дверь, и в комнате, сразу перебив запах лекарств и спирта, запахло духами.

— Ксеночка, — вдруг твердым, громким голосом позвал больной.

Ксения невольно склонилась к нему, но, конечно, он звал не ее.

К кушетке подошла женщина в широкой шубке, в ярком сиреневом платочке.

— Ну вот, Даня, я и успела, — сказала она, улыбаясь. — Что, плохо было, милый?

Он не ответил. Лицо женщины на секунду омрачилось. Потом она снова улыбнулась:

— Теперь все будет в порядке, правда, доктор? — Она обернулась к Ксении и внимательно посмотрела на нее карими раскосыми глазами. — Надо грелки к ногам, верно?

Из клетчатой сумки она вынула две булькающие грелки, привычно обернула их мохнатым полотенцем и приложила к ногам больного. Потом из той же сумки извлекла металлическую коробку со шприцем: