Избранное

«Сейчас», — почти вслух сказал себе Прометей и с этой минуты стал совершенно спокоен. Он понял, что откладывать решение уже невозможно, но понял также, и не только разумом, а всем своим существом, что все, что он теперь сделает или упустит, неминуемо определит его дальнейшую судьбу. Сознание этого придало ему необычайную уверенность, а последняя в свою очередь сделала его холодным и невозмутимым. Я должен озадачить повелителя, соображал он, а рука Кроноса меж тем нетерпеливо дергалась. Я должен озадачить повелителя, но как? Признавшись в том, что ему уже известно!

Так он думал, но, еще продолжая думать, уже действовал. Он опустился на колени и, вместо того чтобы подать чашу Кроносу, прижал ее к своей груди.

— Что это еще за выходка! — хотел было возмутиться Кронос, но Прометей его опередил.

— Прежде чем испить, благородный властелин, выслушай мое признание, — заговорил он. — Знай, перед тобой преклоняет колена ослушник, вышедший из повиновения.

Титаны у стен насторожились, а Япет и Фемида испуганно и удивленно воззрились на сына. Даже Эпиметей очнулся от дремоты. «Он признается, — озадаченно подумал Кронос, — этого я поистине уже не ждал. Как теперь быть — помиловать его или нет? Непростое решение!»

Рея же в ужасе думала: «Произойдет нечто страшное. Все теперь выйдет наружу».

Муха на носке гранитного башмака сидела неподвижно, будто и сама она — малюсенький камешек.

— Я преступил твой запрет и посетил планету Земля, — продолжал Прометей, — как мог бы я утаить это от тебя, благороднейший? Глупость и безрассудство попутали меня, однако твой великолепный стройный порядок привел меня снова к повиновению. Все мироздание разгневалось на меня: воздух не захотел держать, и я упал, небо придавило, море выплюнуло, солнце опалило и ослепило меня, земля под каждым моим шагом скрипела, напоминая о моем проступке, и я стал бы противен самому себе, если бы не оставалась у меня надежда на это признание. Но как бы я посмел приблизиться к тебе незваный, о благородный властелин? Потому и побудил я моего брата поменяться со мной, и вот я стою перед тобой на коленях, сознавая, что заслужил самое суровое наказание, и все же осмеливаюсь молить об одном: не изгоняй меня навечно!

Прометей едва переводил дух. Он сам не понимал, как из его уст могла излиться подобная речь, да еще единым потоком, но у него не было времени удивляться самому себе. Не успел он договорить последнее слово, как Кронос приступил к допросу.

— Являлась ли тебе Гея? — спросил повелитель.

Прометей кивнул.

— О чем вы говорили?

— Об одном деревце, — отвечал Прометей. — Бабушка показала мне деревцо с коричневыми листьями и крошечным желтым цветком, деревцо, дядя Кронос, какого я в Критском лесу еще никогда не видел, меньше лимона…

— Да при чем тут деревцо! — раздраженно воскликнул Кронос. — Мне до него дела нет! Скажи лучше, видел ли ты мальчонку?

— Истинная правда, нет, — отвечал Прометей, — козленок-то оказался козочкой.

— Что еще за козленок? — грубо спросил Кронос.

— Козленок Амалфеи, за которым сначала охотился лев, а потом горбатая змея.

— Послушай, Прометей, — воскликнул Кронос, закипая от злости, — не желаю я знать все эти глупости про зверей и растения. А я-то думал, что ты малый смышленый и уж от такой-то чепухи меня избавишь. Скажи мне ясно и без уверток: видел ли ты маленького ребенка или говорила ли тебе Гея о ребенке?

— Нет, благороднейший, — ответил Прометей и добавил: — Я могу в этом поклясться.

— От этого я тебя освобождаю, — заявил Кронос, — ибо мне и без того все известно. Я только хотел тебя испытать. Ты спрыгнул в море у опушки Критского леса, верно? Вот видишь, от меня ничто укрыться не может.

Сказав это, он подумал: этот дуралей не опасен, у него на уме одни только живые игрушки матери Геи.

Однако порядок есть порядок, а мое слово — это мое слово. За неповиновение он должен быть наказан! И он торжественно произнес:

— Слушай, Прометей, слушайте и вы, мои благородные сестры и братья. Преступник сознался в своей вине, правда, с опозданием, но все-таки еще не слишком поздно. Посему на этот раз я буду милостив и ограничу наказание ему одним миллионом лет во льдах. Впредь же за всякое ослушание буду карать заключением на веки вечные.

Когда отец Прометея Япет и его мать Фемида услыхали этот приговор, они громко вскрикнули, однако еще громче зазвучал голос Прометея.

— Не причитай! — крикнул он матери, которая пала ниц перед Кроносом и молила о пощаде. — Не причитай! Наш повелитель мудр и милостив, и наказание это справедливо. Ибо страшное это дело — нарушить порядок.

Медленно поднес он Кроносу чашу и крикнул, да так звонко, будто хотел, чтобы его услышали в самых дальних уголках:

— О вы, заточенные в сердце властелина, как я вам завидую! Навсегда защищены вы от всякого проступка и всяких ошибок! Привет вам, Аид, Посейдон, Деметра, Гестия, Гера и Зевс! Проснитесь, ежели спали, и откройте уши, ежели они были у вас заткнуты, ибо этот час полон значения! Аид, Посейдон, Деметра, Гестия, Гера и Зевс, внимайте! Пусть этот нектар вас тоже подкрепит и ободрит!