Избранное

Пояс необоримой силы, мелькнуло у него в голове, невидимый пояс тяготения, цел он или поврежден? Ну что же, стало быть, чудовища и придут нам на помощь!

Весь напружинясь для отчаянного прыжка, Прометей ринулся к этим мерцающим пятнам, мощным рывком дернул их вверх и попытался разорвать, при этом сам он едва не разорвался пополам. У него было такое чувство, будто спинной хребет у него треснул; незримый пояс уцелел, казалось, он оказывает сопротивление, противоборствующая сила оттягивала руки Прометея книзу, и, когда Прометей понял, что это Сторукие дергают за невидимые нити, ему вдруг почудилось, будто сквозь его собственную голову прокатилась другая, пылающая плешивая голова и обдала его своим дыханием. Вмиг перед его взором возникли — как в тот раз, в преисподней, — страшные туловища и ноги, руки и головы; в ужасе хотел он остановиться и сдаться Кроносу; тут нечто, державшее его руки, вдруг развело их в стороны, пояс разорвался, удар невидимого кулака потряс планету с такой силой, что ее кварцевое основание раскололось, и борющиеся рухнули вниз, словно деревья в бурю.

Только Прометей, руки которого налились чудовищной тяжестью, придавившей его к скале, остался стоять.

— Что ты наделал! — воскликнул Кронос. — Что ты наделал! — Он произнес это спокойно и беззлобно, казалось, будто вместе с поясом разорвалась и его непререкаемая воля и сам он, избавясь от владычества, испытывает облегчение. Он лежал на блестящей поверхности планеты — почва ее, расплавясь, превратилась в стекловидную массу — и не делал ни малейших попыток подняться или изготовиться к предстоящей битве. Серьезными, почти добрыми глазами посмотрел он на Прометея, который стоял перед ним, оглушенный, и сказал: — У меня на твой счет были большие планы, Прометей. После того как истек бы срок твоего наказания, я сделал бы тебя своим помощником. Но теперь порядок разрушен, и горе всем нам! Погоди, скоро ты сам возжаждешь ледяного покоя!

Прометей встал и почувствовал, как тяжесть, будто оттянутые вниз веревки, качает и колеблет его, ему показалось, что он видит волосатые лапы, когти и чешуйчатые щупальца, карабкающиеся вверх по этим веревкам. Незримое выскользнуло из его рук, а в скальном основании, на котором он стоял, внезапно образовалось несколько быстро углублявшихся трещин. К треску кварца примешались хрип, клокотанье и бульканье, еще миг — и они превратились в оглушительный вой и рев; на горизонте показались языки дыма и пламени, понесло смрадной смесью гнили и гари. Вдруг из-за края планеты к месту битвы потянулась рука; тонкая и упругая, как волчьи жилы, она уцепилась за выступ скалы, а за нею из глубин поднялся вал ревущих голов.

Боги и титаны вскочили на ноги. За секунду до того смертельные враги, теперь они, дрожа, жались друг к другу и все вместе пятились назад. Никто из них, даже Атлант и Зевс, не пытался защищаться, никто не отваживался также отделиться от остальных и бежать. Спрятаться им было опять-таки негде, потому что горы с их пещерами и лощинами были снесены или разбиты, а единственная скала, пережившая битву, была так высока и с такими отвесными стенами, что оказывалась скорее преградой, нежели защитой.

И вот бессмертные в беспомощном ужасе смотрели, как почва проросла и закопошилась множеством рук — то были руки в виде лап и клещей, ножниц, тисков и зажимов, руки, плоские на концах, с присосками, как у мух. И все эти руки мотались вслепую, дергаясь туда-сюда, что-то щупая и хватая, до тех пор пока над пирамидой громоздящихся одна на другую голов не поднялась та, что представляла собой сплошной глаз. Эта голова-глаз на тонкой вытянутой шее — мощный рев меж тем внезапно смолк, слышался только хрип дышащих легких — медленно повернулась к тем, кто сгрудился у скалы. Когда она очутилась как раз против них, голова-пасть начала яростно реветь', а руки, коих было уже не счесть, наползали, наскакивали, налетали и набрасывались на тех, кого искали. Тем временем вылезли наверх и ноги — бедра, колени; обретя упор, они рывками подняли вверх туловища, над которыми, как древесные макушки, заколебались головы. Теперь, когда руки приблизились к цели, вновь наперебой заверещали разные голоса, пока рев головы-пасти не перекрыл все остальные.

Что хотели сказать эти голоса, разобрать было невозможно, звуки были то слишком глухие, то слишком резкие, казалось, каждый выкрикивает только один слог, не зная других, лишь голова-пасть испускала всевозможные тона и ревела то бычьим, то львиным голосом, неизменно хрипя от ярости. В говорливом усердии рты извергали дым и пар, отчего головы и туловища частью тонули в тумане, пронизанном огненными вспышками, а руки, ноги и животы шлепали и шаркали, будто премерзкие самостоятельные существа.