Избранное

Горнорудное предприятие расположено на достаточном отдалении от города; его территория врезается в насыпь, образованную из шахтных отвалов, она примыкает с севера к гряде холмов, которые постепенно переходят в Гарц. Дорога, ведущая через предприятие, упирается в отвалы; окрестности теряются в полях. По обеим сторонам дороги старый поселок: прижатые друг к другу дома, желтые и красные клинкерные строения, одноэтажные, на две семьи, соответственно с двумя, расположенными рядом, входными дверями. Перед каждым входом три низкие ступени с изогнутыми металлическими перилами, которые придают им сходство с лестницей, в целом же строение своими массивными оконными ставнями, крупной каменной кладкой и узкими чердачными люками напоминает замок. Окна темные или занавешены; семь часов — время, когда, закончив ужин, сидят у телевизоров, собственно, продолжают сидеть, ибо сначала едят и смотрят, а потом смотрят и пьют. Внутри поселка четыре-пять фонарей; над воротами участка шахты яркий свет; с надшахтного копра уже ничего не было видно. Непроницаемая ночь; ни звезды, ни облачка. Я шагал и думал о ювелире, как он кивнул на черный полог, прикрывающий вход в мастерскую, — что это за образцы, о которых шла речь, и о каком размере оставалось договориться? Наверняка обручальные кольца, широкие, какие обыкновенно носят горняки, может быть, со скрытой гравировкой, возможно, без налога на золото, отсюда и таинственность. А что в качестве вознаграждения? Драгоценных камней здесь не находят, то ведь не Фалунские рудники, самое большее, что здесь попадается, — это кристаллы: черно-голубые или красноватые гипсы, хрупкие иглы на подушках песчаника, а также белая или голубая и красная кормовая поваренная соль в мелких взаимопроникающих кирпичиках, модельки поселений гномов. Еще находят окаменелости, отпечатки рыб пермского периода; я сам их видел не раз во время смены, правда в раздробленном виде, осколки, — при отбойке нет времени обращать внимание на вр остки. Да ведь и они не дают знать о себе: лишенные пространственных измерений, это всего лишь образы в запечатанной книге сланца, чьи тонкие страницы раскрывает случайность — здесь в виде пневматического молота, который одновременно и разрушает их. Это всегда отпечатки одного и того же вида рыб: Palaeoniscus freieslebini, величиной с сельдь, задохнувшийся в тягучих известняках, с золотисто-фиолетовой чешуей, с большим глазом в золотом ободке, жадно хватающая пасть широко раскрыта, и бедное тело мучительно изогнуто кверху.

Неповрежденные куски пользовались большим спросом, но, как и кристаллы, они в любом случае ценились не столь дорого, чтобы приравниваться к стоимости золота для одного кольца, будь то десяток великолепных экземпляров, и ювелир, конечно же, не торговал ими. Или все же?.. Мелкие сделки; может, эти двое просто знакомые, но этому не соответствовала сдержанность, которая проглядывала в их обращении друг с другом, несмотря на браваду одного и услужливость другого, проба сил. Так что же тогда? И тут мне в голову пришла мысль до того смешная, что я сам невольно рассмеялся: а что, если вознаграждение было чем-то вроде jus primae noctus, права первой ночи?

Да нет, наверное, мужчина просто возместит солидную наценку — в этом вся сделка? Зря я так распалился. В одном из окон вдруг вспыхнул свет, из густой тьмы выступила комната и тотчас стала центром мироздания. Комната, сходная своим убранством с комнатами других семей квалифицированных рабочих: кушетка в углу — желто-коричневая искусственная кожа и тканый мех; торшер и круглый стол, пивная бочка — домашний бар, стенка с задвинутыми ящиками, на одной из ее полок коллекция пивных кружек с крышками, на стене кузнечная работа — здесь на листовой меди встающий на дыбы конь. Молодая женщина накрывала на стол, ставила разноцветное блюдо, пышно украшенное гарниром, конечно, ждали гостей, и она принарядилась: черный с золотой нитью пуловер, светлая в складку юбка, свежая прическа. Среднего роста, она казалась еще стройной, правда, фигура начинала полнеть, это было видно, но в модную одежду ее еще можно было втиснуть. Переносной ящик с пивом; последний раз протираются бокалы, и вот уже в комнату входят двое — опять этот тип мужчин, олицетворение мужской силы. У одного в руке букет цветов в газетной бумаге, но, прежде чем он успел вручить его хозяйке, второй уже кинулся к окну, растворил его и запахнул ставни — словно бы все трое опасались, что их могут подловить на чем-то непристойном.