Избранное

Перед кофе Свен рассказал стих, правила поведения в школе: смирно сидеть, слушать, смотреть, языком не болтать и руками не махать, — и он одновременно продемонстрировал это. Цинтия сыграла музыкальную пьеску на флейте. Г. похвалил школу, мол, хорошо воспитывает; жена согласилась с ним, и дети одобрительно кивали и тепло отозвались о своих учителях.

После осмотра квартиры: комната, детская, кухня, ванная, спальня — мне и туда позволили заглянуть — Г. предложил прогуляться, естественно на бульвар. Его жена отнеслась к этому как будто без удовольствия; это было заметно по ее лицу: оно вдруг как-то померкло, в нем проглянул холод отчуждения; нельзя сказать, чтобы она при этом особенно переменилась — внешне она казалась такой же, только голос и взгляд стали чуть приглушеннее и жесты сдержаннее.

— Хорошо, — сказала она, убирая со стола. — Пойдем на бульвар.

Сказала будто бы небрежно, а прозвучало это вымученно. И уже покорно.

— Может, моя красивая женка куда-то еще хочет?

— Нет-нет, пойдем на бульвар.

— Ну если моя красивая женка так хочет.

Так и сделали; Цинтия и Свен остались дома, им надо было еще позаниматься, домашнее задание они, правда, уже выполнили в группе продленного дня, но Г. счел, что письмо недостаточно чистое. Я спросил у него, когда его жена вышла с посудой из комнаты, где она работает, и он ответил с гордостью и со смехом в голосе, хотя казался задетым, что его красивой женке нет в этом необходимости, он, мол, слава богу, достаточно зарабатывает, чтобы еще ей утруждать себя работой, уж лучше он отработает двойную смену в забое, нежели потерпит, чтобы она у него маялась за прилавком. «А ее это устраивает?» Он не понял меня; он никогда не задавался таким вопросом. Дверь стояла открытой; я огляделся (и он как будто последовал глазами за моим взглядом), прикидывая объем домашней работы в этих трех комнатах: убрать постели, стереть пыль, приготовить завтрак и ужин, перемыть посуду; белье относится в прачечную; окна моет работник из бюро домашних услуг; дети рано утром уходят в школу и после уроков остаются еще на несколько часов в группе продленного дня; чем занимается женщина в течение дня? Он расценил мой взгляд как похвалу: мол, смотри, смотри, его красивая женка содержит дом в полном порядке! Оно, без сомнения, так и было; но остальное время? В стенке обычные, едва ли хоть раз прочитанные до конца книжки: «Космос, земля, человек», подарок к празднику совершеннолетия; «Конституция ГДР», подарок бюро записей актов гражданского состояния; два романа — из тех, какими обыкновенно премируют, «Путеводитель туриста по Тюрингенскому лесу»; ни пластинок, ни кассет; ничего, что бы указывало на хобби, и сада у них тоже не было.

Цинтия помогла матери; он надел у порога обувь.

Быстро сгущающиеся сумерки. В февральском воздухе стояла та тропическая жара, какая иногда внезапно врывается на три-четыре дня с теплым сухим воздухом в изможденную зиму. Ископаемое Г. еще не преподнес жене: это, мол, сюрприз к ужину, пусть ее подивится, когда неожиданно увидит рыбу, лежащую рядом с банкой сельдей, словно бы напрашивающуюся на то, чтобы ее отведали. Снега на дорогах как не бывало; жесткое журчание воды; звенящий майский воздух. Бульвар мало-помалу наполнялся; публика стекалась сюда из домов, точно по тайному уговору; пары; мужчины в кожаных куртках, синих, красно-коричневых, с грубыми, утолщенными краями, широко распахнутых, открывающих плотно облегающие грудь рубашки; на женщинах по большей части курчавый мех, многие с непокрытыми головами; гулкие шаги, приглаженная походка.

Весь город, казалось, был на ногах, знакомые по шахте лица; Манфред; горный мастер; Г. приветствует и раскланивается; и тут я увидел опять того самого типа, олицетворение мужской силы, которого встретил тогда в лавке ювелира, как и в тот раз — в аромате черного блеска, и с ним его красивую женку — я в самом деле подумал так, они все казались мне на одно лицо, и потому собирательное название представлялось вполне уместным. Сходство было не только в росте и телосложении: невысокие, плотные и стройные, в редком случае склонные к полноте, они являли тип с теми особенностями наружности — от блондинок до шатенок, с глазами по большей части голубыми и серо-зелеными, который выдает уроженок местностей, близких к Тюрингии; тут было примечательное единообразие в одежде: этот искусственный курчавый мех, эти прошитые золотой нитью пуловеры, юбки в складку, высокий каблук, наконец, одна и та же укладка и неизменно зеленая тень на веках; одинаковое лицо завуалированного довольства, маска характера, хочется сказать — души, под жирным слоем краски на веках — счастье, намазанное на что? На пустоту? Явно не на волю, не на желание, даже не на желание преданности.