Избранное

Аленушка, Аленушка!
За блеск веселых глаз
Бутылку всю до донышка
Я осушил сейчас.

На миг — милее нет другой
На родине на всей,
Где я устал от недругов,
Устал и от друзей.

Гляжу совсем растроганный
На руки, на кольцо,
На бровь, на детски строгое
Упрямое лицо.

Хочу — со всею силою
(А сила не слаба),
Чтоб гордость Вашу милую
Щадила бы судьба.

Ведь я один-то вечером
Видал, собравшись в путь,
Как та слезинка девичья
Упала мне на грудь.

Все скажут: «Вот влюблен уж как!» —
А я махну рукой.
Останусь я, Аленушка,
Один с моей тоской.

А та — прикажет стариться,
Торопит в те моря,
Куда не скоро явится
Аленушка моя.

«Без умысла, наверное…»

Без умысла, наверное,
А так — средь бела дня
Монгола суевернее
Ты сделала меня.

И я со всею силою
Поверил в эту ложь —
Что если любишь, милая,
То и в огне спасешь.

Не мне могила вырыта
В бою, среди атак.
А если разлюбила ты, —
Тогда и смерть — пустяк.

«Сколько ездил в мире я…»

Сколько ездил в мире я —
Не окинуть глазу,
А у вас в Башкирии
Не бывал ни разу.

Не бывал, а вижу я,
Из-за тьмы туманной,
Крытый ветхой крышею
Домик деревянный.

Скучной ночью в комнате
Вы — одна в кровати, —
Может быть, и вспомните
Обо мне, солдате.

И, быть может, долго нам
Не заснуть во мраке,
Мне — в лесах под Волховом.
Вам — в Стерлитамаке.

Я грустил и ранее,
А уж нынче — мука:
Что ни сон — свидание,
Наяву — разлука.

«Вот вина серьезная —
На войне горюет!» —
Скажут люди грозные,
Те, что не воюют.

Ну, а тот, с кем рядом мы,
В оттепель, в мороз ли,
Зиму под снарядами
В обороне мерзли,

Скажет: «Брось, не жалуйся
На судьбу такую,
Не тоскуй, пожалуйста, —
Я и сам тоскую.

Хуже, чем распутица
В злую непогоду,
Видишь — немец крутится,
Не дает проходу.

А как всею силою
Будет бит, собака, —
Так езжай за милою
До Стерлитамака».

«Нет, не тихого берега ужас…»

Нет, не тихого берега ужас,
А туда, где дорогам конец.
Это крепче женитьб и замужеств,
Покупных обручальных колец.

Может быть, я напрасно ревную —
Все уж было меж нами давно,
Конский топот и полночь степную
Нам обоим забыть не дано.

И от смуглой руки иноверца,
Уносившей тебя от погонь,
В глубине полудетского сердца
Загорается робкий огонь.

Что ж, и мне мое сердце не вынуть;
Значит, надо — была не была, —
Но украсть эту девушку, кинут
Поперек боевого седла

И нести через душное лето,
Не считая ни верст, ни потерь,
К той любви, что в преданьях воспета
И почти непонятна теперь.

«В ночи, озаренной немецкой ракетой…»