Избранное

Не плачь, моя милая. Разве ты раньше не знала.
Что пир наш недолог, что рано приходит похмелье.
Как в дальнем тумане — и город, и дом у канала,
И темное счастье, и храброе наше веселье.

А если тебе и приснились леса и равнины,

И путник на белой дороге, весь в облаке пыли, —
Забудь, моя милая. Фары проезжей машины
Его — и во сне — лишь на миг для тебя осветили.

«Осенний снег летит и тает…»

Осенний снег летит и тает,
С утра одолевает грусть.
Товарищ целый день читает
Стихи чужие наизусть.

Лежит, накрывшись плащ-палаткой,

Переживая вновь и вновь,
Как в детстве, где-нибудь украдкой,
Из книги взятую любовь.

Его душа чужому рада,

Пока свое не подошло...
А мне чужих стихов не надо —
Мне со своими тяжело.

«Все было б так, как я сказал…»

Все было б так, как я сказал:
С людьми не споря и с судьбою,
Я просто за руку бы взял
И навсегда увел с собою

В тот сильный и беспечный мир,

Который в битвах не уступим,
Который всем поэтам мил
И только храброму доступен.

Но как тебя я сохраню

Теперь, когда по воле рока
На встречу смерти и огню
Опять пойдет моя дорога?

А там, где ты живешь сейчас,

Там и живут — как умирают,
Там и стихи мои о нас
Как сплетню новую читают.

О, если бы сквозь эту тьму

На миг один тебя увидеть,
Пробиться к сердцу твоему
И мертвецам его не выдать...

«Я не болтал на шумных перекрестках…»

Я не болтал на шумных перекрестках
О том, что мир нелеп или хорош,
Не продавал, как нищий, на подмостках
Чужую правду и чужую ложь.

Но то, чем жили мы, что помнить будем

Хоть в малой мере сохранится тут,
И если это пригодится людям —
Они отыщут — и о нас прочтут.

«Алые полоски догорели…»

Алые полоски догорели,
Лес дымится, темен и высок.
Ель да ель. Не здесь ли, в самом деле,
Низкий дом — начало всех тревог?

Уж такую тут мы песню пели —

Шапку сняв, ступаешь на порог.
Кто певал ее — тот пьян доселе,
А кто слышал — позабыть не смог.

«И ночь, и ты со мной в постели…»

И ночь, и ты со мной в постели
На час, подаренный судьбой,
И все не так, как мы хотели,
Как мы придумали с тобой.

И в этой тьме ненастоящей

Мне только хуже оттого,
Что третьему еще неслаще,
Что ты обидела его.

Что, проклиная жизнь ночную,

Слепой и темный мир страстей,
Теперь не спит и он, ревнуя
У фотографии моей.

А здесь, в чужой для нас кровати,

Еще пульсируют виски,
Как слабый след моих объятий,
Совсем коротких от тоски.

Такой тоски, что нет ей слова

На бедном языке людей, —
Тоски прощания ночного
С трехлетней выдумкой моей.

1940—1943

«Консервы, ножик перочинный…»