Избранное

Это контрапунктное скерцо забавляло Боба-два тем, что я его целиком приуготовил. Своими постоянными разговорами о Европе я внушил его дочурке иллюзию, будто Drang nach Osten («К востоку, юная дева!») должен быть ее первым шагом, поправкой к прежнему Drang nach Хьюстон. Нью-Йорк, Радклифф, Брин-Мор, Уэлзли, какой-нибудь такой восточный университет — это для каждого южанина или южанки зримый выход на европейские просторы, раз уж он или она туда собрались, хотя что там такое в Европе, чего нет в Америке… С характерной осмотрительностью католика и консерватора он сделал ход конем. Он уговорил ее продолжать учебу (с европейским прицелом) не совсем на Востоке, а в «средневосточном», как он называл его, городе: за семьсот миль от нью-йоркских искушений, в Сент-Луисе, названном в память благочестивого святого Людовика IX («Французского»), основанном в тысяча семьсот шестьдесят таком-то году, с двумя университетами — она, естественно, пойдет в католический; в городе, как мне предстояло выяснить, который славится своим немецким пивом и немецким оркестром — сплошной Бетховен и Гайдн, — частными собраниями немецких художников-экспрессионистов, своим зоосадом, романисткой Фанни Херст, парой замечательных архитектурных творений Луиса Салливана — на городском кладбище; достопримечательным черным гетто за рекой и превосходной монументальной шпилькой работы Сааринена: Сент-Луис, Врата Запада. В общем и целом, с точки зрения заботливого отца, весьма и весьма дальновидно. Пусть-ка молодые люди поживут вдали друг от друга; будет время все рассчитать, понаблюдать зорким глазом отцовским, а там уж и решать. Изобретательно и вместе остроумно. Будь я юнцом, каким выглядел, я бы взъярился и вышел на прямой разговор. Крис так и хотела, увидев, что мы остались на бобах. «Да я его застрелю!» — сказала она. «Погоди!» — отозвался я. Любовь силком умудряет. Я указал ей на два его просчета. В разлуке любят нежнее; а нестерпимая скорбь разлучения прежних времен стала умеренной печалью благодаря телефону и самолету. Он потерял на этом дочь. А я обрел возлюбленную-полудевочку — с тем чтобы лелеять ее, пестовать и наставлять, дарить ей свободу и чувствовать с нею свободным себя.

Дочь моя поступила в дублинский Тринити-колледж, а я в Хьюстон в один и тот же месяц.

Сексуальный опыт — не познанье, а врата познанья и обмана. Пройдя через эти двойные врата, Крис начисто избавилась от девических повадок, и в День Благодарения ее родители, с трепетом отсылавшие свою деточку в чужой город, встретили взрослую женщину — и благословляли Сент-Луис. Я тоже. На самом же деле — теперь я пишу это спокойно, а почти три года корчился от стыда — она дурачила всех, и меня в том числе. Я состоял при ней кавалером де Грие. Она спокойно изменяла мне. Объявляя ей, что в разлуке влеченье нежнее, я горделиво полагал, будто превосхожу ее отца в понимании женской натуры. Превосходил — на одну ступень. Она обогнала нас обоих ступени на две, обнаружив, что любовь разжигает влечения. Как ей, наверно, было смешно, когда мы с нею встретились в День Благодарения в Усадьбе Паданец, якобы впервые с лета, и чинно пожали друг другу руки. Она убедила меня не повторять этой комедии ни на Рождество, ни посреди семестра. Близилась весна. «Подумай, Бобби, летом мы с тобой будем вместе в Европе!» Нескоро открылось мне, что ни на Рождество, ни посреди семестра она в Техас не ездила.

За этот семестр я дважды писал Нане и два раза звонил ей из Хьюстона — узнавал про свою дочь. Ана-два опять прекрасно провела рождественские праздники.

— О тебе? Ну… о тебе она тактично умалчивает — кажется, она думает, что мы развелись. Да у нее теперь в Тринити столько подружек, она и дома-то почти не бывает. А ты просто молодец и герой, что стал учиться в Хьюстонском университете. Там раньше у них был отличный специалист по философии. По-моему, он уехал в Перт, в Западную Австралию. Говорят, всем философам теперь самое место в Перте.

У нее был такой безмятежный голос, что я изнывал от томления по ней — вернее, изнывал бы, если бы Крис вдруг не перебила бы наш разговор срочным звонком из Сент-Луиса. Да, да, я знаю. Не верьте мужчинам. Многим из женщин любовь не под силу, и никому из мужчин. Об этом даже детский стишок есть: « Забубы-забубонцы, мужчины многоженцы, Забубонцы-забубы, а бабы однолюбы».Похоже на крикет или на бейсбол. Она время от времени окидывает взглядом поле. А он хладнокровно выжидает. Подавайте следующую. Когда умирала моя несравненная Ана, я уже подумывал про Анадиону. Когда поблекла Анадиона, я оглядывал Нану. Теперь, когда Нана уже немолода…