(Внезапно сощурившись и насторожив уши.) Пойди взгляни, кто там, а?
Я вышел и поглядел влево, на крыльцо. Красивый юноша, плечистый, увеличенный туманом, смотрел на меня сверху вниз из-за чугунных перил. Смуглый, голубоглазый, простоволосый, скуластый, с победительной белозубой улыбкой американца, враз упраздняющей Атлантический океан и столетия европейской классовой розни.
— Здрасте! — сказал он дружелюбно. — Меня зовут Б. Б. Янгер. Вы здесь живете?
Мой внук.
— Как вы сказали? И кто вам нужен?
— Я — Роберт Бернард Янгер. Пробую немножко раскопать семейную историю. Отец мой был Джимми Янгер. Дедушка — Стивен Янгер, из Каслтаунроша, что в графстве Корк. Я ищу мистера и миссис Лонгфилд. Некий мистер Лонгфилд пару лет назад виделся с моим отцом, Джимми, в Филадельфии. Он сказал, что знает одного Янгера, тот жил с ним рядом в Дублине, Дан-Лэре. Я с утра уж раз десять звонил туда и в этот дом, никто не отвечает.
— Миссис Лонгфилд похоронили сегодня утром. Мистер Лонгфилд умер в прошлом году.
— Вот незадача! Моему отцу и моему деду, Старику Стивену, все это было очень важно. Мне тоже очень важно.
Миг застывает. Память вслушивается в слабые биенья. Трепеты припоминанья в старческих сердцах. Безмолвная улица. На голых ветвях клочьями осела мгла, с моря и берега веяло сыростью, плыла туманная дымка. Мои очки затуманились. И может статься, затуманились все окна вокруг Дублинского залива. Родственные связи явлений. Плющ уронил с крыльца мутную каплю мне на стекло очков. Я снял их и принялся протирать, не спуская с него глаз.
— Ищете, значит, свои корни в Дублине?
— Нет, я по всей Ирландии буду разузнавать о Янгерах.
Побывает в Каслтаунроше и найдет там мое имя в приходской книге девяностолетней давности. И это еще цветочки. За мной стояла Нана. Сандаловый аромат. Их взгляды встретились: сверху — приязненный, снизу — приветливый.
— Да пригласи же его, — радушно сказала она. — Идемте в дом. Спускайтесь сюда вниз. А то погода гнусная, промозглая.
Он сбежал по гранитным ступеням. Мы дожидались в дверях, и слышно было, как хрустит гравий у него под ногами.
Я только что раздвинул занавеси.
Солнце! Голубое утро! Спать! Но не в тени деревьев за последней рекой. Пора! Любовь! Жизнь! Снова молодость!
НАНА 1990–2024
В то утро после похорон Анадионы, пока он, стуча каблуками расшитых сапог, сбегал по одиннадцати гранитным ступенькам, пока похрустывал гравий на дорожке, я успел прошептать Нане:
— Давай поскорее его спровадим, это просто какой-то американский ирландец, он свихнулся на поисках дальних предков.
Она не послушалась: ей-то нечего было опасаться. Он вошел, и я его поневоле представил:
— Мисс Лонгфилд, это мистер Роберт Янгер. Меня зовут Б. Б. Янгер.
Он сердечно пожал нам руки (ей — пожалуй, слишком сердечно), с улыбкой говоря:
— Вероятно, это с вашим отцом, мисс Лонгфилд, отец мой Джимми Янгер встречался в Филадельфии несколько лет назад. Очень рад познакомиться, сэр. Вы, наверно, все знаете о Янгерах, в том числе и о нашей американской ветви.
Она пригласила его снять пальто и садиться, предложила кофе по-ирландски и, вопреки его благовоспитанному полуотказу, включила кофейник и загремела посудой, доставая чистые стаканы. Что было делать? Она со всеми держалась одинаково: открыто и добродушно, безбоязненно и дружелюбно.
А он в ответ был учтив донельзя. Живет он в Далласе, штат Техас. Есть еще домишко во Флориде. Вернее сказать, в Далласе у него родное гнездо, а сам он все время в разъездах. Инженер. Горняк. Женат ли? Нет, — и, усмехнувшись, прибавил: «Пока нет». Европа для него в новинку. Его сюда не посылали. Но в Париже он побывал. И стал слушать ее. Да, она там времени не теряла, не то что он. Но ведь она же язык знает. Она вовсю расхваливала ему Париж. Он, чтоб не остаться в долгу, похвалил Мексику и развалины древних построек майя. И сейчас он в Европе не на отдыхе. Вовсе нет! Тут ему наконец-то выпала возможность упомянуть каслтаунрошских Янгеров и обратиться ко мне. Я сразу обставил его на один ход.
— Боюсь, от меня вам будет очень мало проку, мистер Янгер! Я почти ничего не знаю о нашей родне, помню только отца, но и тот уж тридцать пять лет, как умер.