Избранное

Но я, пожалуй, очень уж увлекся подробным рассказом о приготовлении молитвы. Минус это или плюс? Минус, потому что мы отвлекаемся от нашего повествования. И плюс, потому что человек не может жить без еды. Вкус и запах того или иного блюда надолго врезаются в память. Даже нечто безупречно красивое не оставляет в памяти такого глубокого следа, как мастерски приготовленное кушанье. Древние, к примеру, называли вино напитком богов и некоторые кушанья тоже считали божественными. И о человеке можно сказать, что он божествен, но при этом имеются в виду только его телесные формы. А мы знаем, что формами человека (например, формами женского тела) мы никогда не можем обладать, и это служит источником нашей постоянной неудовлетворенности, то есть голода. С кушаньями дело обстоит совсем по-другому — если взять хотя бы простую капусту, мы увидим, что еще в древности (Катон, к примеру) считали, что она соединяет в себе все семь земных благ — горячее, холодное, сухое, мокрое, сладкое, горькое, острое, и что содержит она их в пропорциях, укрепляющих здоровье человека. О капусте говорится как об овоще с мощной природой. Сам Пифагор размышлял о ней, и есть даже пифагорова капуста. Чревоугодничать, конечно, негоже, но настоящее кушанье, такое, как молитва, — это не чревоугодничество, а высшее благо, ибо оно способствует наилучшему расположению духа у человека, и он чувствует, что насыщаются и тело его, и дух. Что другое может дать человеку подобное насыщение?

Ничто!..

Беспамятная зашла в хлев и вышла оттуда, неся в подоле ежа-альбиноса. Полы ее юбки вздернулись, и Доситей увидел, что на ногах у нее шерстяные носки, выкрашенные в бурый цвет. Наверху у них было по синей каемке, и перехвачены они были резинками. Беспамятная хотела усыновить альбиноса, но монах сказал ей, что его уже усыновил монастырь. Монашка пустила его в траву, зверек тут же свернулся в клубок, чтобы защитить свое голое брюшко, и лишь красные глаза его торчали, показывая своим вишневым блеском, что он следит за движением людей вокруг себя.

«Боже, я забыла про ерусалимки!» — воскликнула беспамятная и принялась раздевать остававшиеся в ее суме молочные початки. Она обнажала их и разбрасывала вокруг в приступе внезапного воодушевления. «Ненормальная!» — подумал Доситей и пошел к звоннице, чтобы ударить в колокол. Коза, оставшаяся в хлеву одна, позвала его, проверещав несколько раз, но монах не откликнулся на ее зов.

Он поднялся на звонницу и посмотрел вниз. Беспамятная очистила все початки и разбросала их вокруг себя. В этот миг она засучивала рукава, но верещанье козы заставило ее повернуться к хлеву, и после краткого размышления она зашагала в ту сторону. Монах обернулся и хотел было взяться за веревку, но тут с удивлением обнаружил, что в углу звонницы прислонены к стене железные вилы. Он не сразу сообразил, откуда здесь эти железные вилы, но потом вспомнил, что сам оставил их накануне, а вилы понадобились ему, чтобы сшибить с черепицы осиные гнезда. Звонницу облюбовал осиный рой, осы слепили под черепицей серые круглые лепехи, крепко державшиеся на одной ножке. Монах вилами сбил их и выбросил в окно звонницы. Осы прилетели, поискали свои гнезда, сердито пожужжали и улетели.

«Надо будет снести вилы вниз», — подумал монах и увидел, что беспамятная выводит козу из хлева. Дальше он увидел зеленый дол Усое, кое-где укутанный мягкой листвой, в дальнем его конце темнела открытая собачья могила, и слух его уловил доносящийся оттуда вой. Он ударил в колокол, чтобы заглушить этот вой, но продолжал, не выпуская веревки, вглядываться в собачью могилу. Из-за собачьей могилы появились два человека, они несли на жерди что-то косматое, серое, в белую полоску.

Позади них и выше, на склоне оврага, монах заметил и незнакомца в кителе, красных башмаках и белесых галифе. Красных башмаков он не видел, но догадывался, что у белесого силуэта должны быть красные башмаки.

Два человека с косматым животным в белую полоску остановились, сели по обе стороны животного, и над их головами поднялся синий дымок. «Курят!» — подумал монах о людях с косматым животным в белую полоску. Он продолжал бить в колокол, но с большими интервалами. «Крепко курят! — сказал он себе, глядя на то, какой густой дым стелется над головами двух мужчин. — Как трубы дымят!»

Два человека, сидевшие недалеко от собачьей могилы, действительно курили. Ветра не было, и дым лениво стлался над их головами. Это были Йона, прозванный Мокрым Валахом, и Тодор Аныма, а несли они убитого барсука. Йона и его родственник, ходивший в темно-розовом шарфе, давно уже подстерегали барсука около кукурузных посадок. В заброшенных горных районах для личного пользования выделялись полоски земли, в этих полудиких местах сажали кукурузу, и барсуки, жившие в Усое и в Моисеевом заказнике, находили себе там пропитание. Родственник Йоны сломал руку и отправился в город лечиться, поэтому Йона вместо него позвал на барсука Тодора Аныму, и тот охотно согласился. Бить барсуков было одним из увлечений Тодора Анымы.