Избранное

До сих пор я всегда уходил последним, потому что никогда не осмеливался первым встать из-за стола и нарушить тем самым гармонию сидящей компании. Кроме того, после их ухода у меня была возможность излить душу хозяину и с глазу на глаз извиниться перед ним за то немногое, что я сделал или сказал за вечер, а равно и за то, чего я не сделал или не сказал. Но на сей раз я взглянул на часы и громко произнес: «Черт возьми, уже четверть восьмого. Прощайте, господа! Счастливо оставаться!» И быстро, с видом очень занятого человека, обошел вокруг стола, пожав каждому руку, а они остались сидеть как дураки.

Ван Схоонбеке проводил меня, добродушно похлопал по плечу и сказал, что все прошло великолепно.

— Ты произвел большое впечатление, — заверил он меня. — Желаю тебе успеха с сыром.

Теперь, когда мы оказались один на один в коридоре, он назвал сыр сыром, а там, наверху, именовал его «продовольственными товарами».

В самом деле, сыр есть сыр. И если бы я был рыцарем, то на моем гербе были бы изображены три алых головки сыра на черном поле.

VI

Моя жена узнала новости не сразу. Ей пришлось набраться терпения и подождать, пока я поужинаю. Теперь я не просто ем, а завтракаю, обедаю и ужинаю. Кстати, у меня отличная жена, которая к тому же образцовая мать. Однако я считаю, что дела, подобные этому, не входят в ее компетенцию. Должен признаться также, что иногда я не могу побороть искушения подразнить ее и довести до слез. Вид ее слез успокаивает меня. На ней я срываю злость на свою социальную неполноценность. И сейчас я воспользовался последними часами своей кабалы в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг», чтобы еще раз выдать ей на полную катушку.

Я ел молча, пока она не начала проявлять раздражение, не по отношению ко мне, а по отношению к своим кастрюлям. Через некоторое время я увидел, как слезы навернулись у нее на глаза и она пошла в кухню. Очень хорошо, когда в доме время от времени возникает драматическая атмосфера.

Теперь и я направился в кухню, как петух за курицей, и, разыскивая свои домашние туфли, вдруг сказал:

— Знаешь, а с сыром-то все в порядке.

Как будто в этом и сомнений не могло быть.

Она промолчала, но начала мыть посуду, гремя тарелками и кастрюлями, а я, набивая трубку, отчитывался перед ней о своей поездке в Амстердам.

Я несколько приукрасил действительность, сказав, что провел Хорнстру с контрактом.

— Прочти его, — сказал я в заключение рассказа.

И я вручил ей документ, зная заранее, что она поймет литературный нидерландский язык с пятого на десятое, а все торговые термины перепутаются у нее в голове.

Она вытерла руки, взяла у меня документ и пошла с ним в комнату.

Для меня, составившего тысячи писем в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг», подобная писанина была, разумеется, детской забавой. Однако я преднамеренно продолжал копаться на кухне, чтобы дать ей убедиться на своей шкуре, что составление такого контракта посложнее, чем генеральная уборка.

— Ну как, здорово я его обвел? — спросил я через несколько минут из кухни.

Не получив ответа, я незаметно заглянул в комнату, чтобы поглядеть, не уснула ли она над моим контрактом.

Но она не спала. Я увидел, что она внимательно читает, уткнувшись носом в бумагу и водя указательным пальцем по строкам, чтобы ничего не пропустить. В одном месте она остановилась.

Уж не таким важным был этот документ, чтобы изучать его, как Версальский договор. Сыр, пять процентов, триста гульденов — и все.

Я подошел к приемнику, включил его и напал на «Брабантский марш». Казалось, что его исполняли в мою честь.

— Сделай немного потише, а то я совсем ничего не пойму, — попросила жена.

Немного спустя она осведомилась, почему я включил в контракт, что они в любое время «могут вышвырнуть меня за дверь».

Такова ее манера выражаться. Уж она-то не станет называть сыр «продовольственными товарами».

— Как так «вышвырнуть за дверь»? — сердито спросил я.

Она ткнула пальцем в параграф девять, который стоял последним, и я прочел:

«В случае прекращения деятельности господина Лаарманса в интересах господина Хорнстры, будь то по желанию господина Лаарманса или по инициативе господина Хорнстры, первый не имеет права требовать ни возмещения убытков, ни дальнейшей выплаты ежемесячного вознаграждения, так как последнее должно рассматриваться не как жалованье, а как аванс в счет будущих комиссионных, из которых эти суммы будут вычтены при расчете».

Черт побери, здорово закручено. Мне стало ясно, почему она так долго изучала этот параграф.

В Амстердаме, а потом и в поезде я, разумеется, пропел этот пункт, но в горячке не вник в его истинный смысл.