Избранное

Весь день я сидел в конторе, держась за голову, и завтра я еду в Амстердам знакомиться с фирмой Хорнстры.

V

Сырный фильм начинает крутиться передо мной. Хорнстра предполагал назначить меня своим генеральным представителем в Бельгии и Великом герцогстве Люксембургском. «Официальным представителем», сказал он, но я в этом плохо разбираюсь. Великое герцогство он подкинул мне так, словно его-то и недоставало для полного весу. Правда, оно далековато от Антверпена, но зато я наконец-то увижу эту горную страну. И тогда при первой же возможности я выдам молодчикам Ван Схоонбеке несколько ресторанов в Эхтернахе, Дикирхе и Виандене.

Поездка была приятной. Расходы возмещал Хорнстра, и поэтому я ехал во втором классе вместо третьего. Потом я понял, что они рассчитывали на первый. Слишком поздно до меня дошло, что я мог взять третий, а разницу положить себе в карман. Но это было бы нечестно, особенно при первом знакомстве.

Я так волновался, что и пяти минут не мог усидеть на своем месте, а на вопрос таможенника, везу ли я что-нибудь подлежащее обложению пошлиной, ответил наивно: «Пожалуй, нет!» Однако чиновник сказал, что «пожалуй, нет» не является ответом и надо сказать «да» или «нет». Таким образом, мне сразу стало ясно, что с этими голландцами надо держать ухо востро. У Хорнстры это подтвердилось, ибо он не сказал ни одного лишнего слова, за полчаса подсчитал мои расходы, оплатил их и отпустил меня домой с контрактом в кармане. Письмо моего друга Ван Схоонбеке решило дело, потому что Хорнстра даже не слушал рассказа о моих врожденных качествах, а, прочтя письмо, сразу спросил, сколько тонн я готов пустить в оборот.

Вопрос поставил меня в тупик. Я не имел ни малейшего представления о том, сколько голландского сыра поглощается в Бельгии и на какую часть общего количества я мог наложить лапу. И какое время мне потребуется, чтобы сбыть с рук этот «оборот», как он выразился.

Моя долгая служба в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг» не помогла мне найти ответ, я чувствовал лишь, что называть цифру не следует.

— Начинать надо с небольшого, — произнес вдруг Хорнстра, который, видимо, решил, что я думаю чересчур долго. — На следующей неделе я отправлю вам двадцать тонн жирного эдамского сыра в нашей новой патентованной упаковке. Запас буду пополнять по вашему усмотрению.

Затем он предложил подписать контракт, суть которого состояла в том, что отныне я представитель фирмы за пять процентов с продажной стоимости сыра, с окладом 300 гульденов и компенсацией транспортных расходов. Когда я подписал, он позвонил, встал из-за стола, пожал мне руку, и не успел я выйти, как уже другой посетитель сидел в моем кресле.

Выйдя на улицу, я был вне себя от радости; мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не запеть, как Фауст: «Ко мне возвратись, счастливая юность, и в сердце зажги желанье любви!»

Триста гульденов в месяц. Вдвое больше, чем я получаю в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг». Там я давно достиг своего потолка; так что я уже несколько лет жду первого снижения зарплаты. На нашей верфи такой порядок: идешь от нуля к ста, а потом обратно.

А компенсация транспортных расходов! Еще не выйдя на улицу, я понял, что впредь мы будем ездить отдыхать только за счет Хорнстры. В Динане или Лароше забегу сегодня вечером в сырный магазин.

В Амстердаме я почти ничего не запомнил, потому что если что и видел там, то как во хмелю. Потом я слышал от других, что там столько-то велосипедистов и столько-то табачных магазинов, а Калверстраат ужасно длинная, узкая и оживленная. А я сам едва нашел время там пообедать и сел в первый попавшийся поезд на Бельгию, так не терпелось мне поскорее поделиться своим счастьем с господином Ван Схоонбеке и с женой. Обратному пути, казалось, конца не будет. Среди моих попутчиков были, видимо, и деловые люди, так как двое из них сидели, уткнувшись в досье. Один делал заметки на полях золотой авторучкой. Мне теперь тоже нужна такая ручка, так как просить всякий раз при оформлении заказов ручку и чернила у клиентов никуда не годится. Не исключено, что этот господин тоже торговал сыром. Я посмотрел на его чемоданы в багажной сетке, но это ничего не дало.

Господин был изысканно одет, в ослепительной рубашке, в шелковых носках и с золотым лорнетом. Сыр или не сыр?

Молчать до Антверпена было невыносимо. Я мог лопнуть. Я должен был говорить или петь. Но петь в поезде не принято. Тогда я воспользовался остановкой в Роттердаме, чтобы сказать, что экономическое положение Бельгии, кажется, несколько улучшается.

Он пристально посмотрел на меня, словно вид моего лица помогал ему умножать в уме какие-то числа, потом выдавил неясный звук на непонятном языке. Уж эти мне деловые люди!

Случаю было угодно, чтобы я приехал в среду около пяти часов. Еженедельная говорильня у Ван Схоонбеке начиналась в среду примерно в половине шестого, и я поехал прямо к нему, чтобы дать ему возможность информировать своих друзей о моем социальном росте. Как жаль, что моя мать не дожила до этого!