Как врач, он не имеет никаких веских оправданий для того, чтобы не завести себе машину, тем более, что он ездит на велосипеде, чем доказывает, что машина ему очень бы пригодилась. Но для нас, варваров, врач — нечто вроде святого и идет — непосредственно после священника. Уже только благодаря своей профессии мой брат более или менее презентабелен даже и без машины. В кругу господина Ван Схоонбеке человек, в сущности, просто не имеет права поддерживать дружеские отношения с людьми без денег и титулов.
Когда друзья собираются у него и встречают там незнакомого человека, он представляет новичка таким образом, что все оценивают его по крайней мере на сто процентов выше, чем он стоит. Заведующего отделом он именует директором, а полковника в штатском представляет как генерала.
Мой случай, однако, был трудным.
Ты ведь знаешь, что я клерк в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг компани», и ему не за что было зацепиться. У клерка нет ничего за душой, он совершенно беззащитен на земле.
Ван Схоонбеке задумался на две секунды, не более, потом представил меня как господина Лаарманса с Корабельных верфей.
Английское название нашей фирмы показалось ему слишком длинным для запоминания, а также слишком точным. Ему хорошо известно, что во всем городе нет ни одной крупной фирмы, где бы у кого-то из его друзей не было знакомых в дирекции, которые могли бы немедленно информировать всех о моем социальном ничтожестве. Сказать «клерк» ему бы и в голову никогда не пришло, так как этим он подписал бы мой смертный приговор. А дальше мне надо было выкручиваться самому. Он снабдил меня кольчугой для битвы и большего сделать не мог.
— Господин, видимо, инженер? — осведомился мужчина с золотыми зубами, сидевший рядом со мной.
— Инспектор, — мгновенно ответил мой друг Ван Схоонбеке, который прекрасно понимал, что инженер должен окончить определенный институт, иметь диплом и массу технических познаний, и это могло поставить меня в затруднительное положение при первой же беседе.
Я рассмеялся, чтобы натолкнуть их на мысль, что здесь вдобавок кроется какая-то тайна, которая, возможно, будет открыта в свое время.
Они украдкой осмотрели мой костюм, который, к счастью, был почти новый и кое-как сошел, хоть покрой у него и неважный, и оставили меня в покое.
Сначала они разговаривали об Италии, где я никогда не был, и я объехал вместе с ними всю страну Миньон: Венецию, Милан, Флоренцию, Рим, Неаполь, Везувий и Помпею. Когда-то я читал об этом, но все же Италия для меня не более чем место на карте, так что я молчал. О памятниках искусства ничего не говорили, зато много распространялись о том, какие великолепные и страстные женщины итальянки.
Досыта наговорившись об Италии, они перешли к обсуждению тяжелой жизни домовладельцев. Многие дома пустовали, и все гости Ван Схоонбеке заявили, что жильцы их домов платят нерегулярно. Я собрался запротестовать не потому, что мои жильцы регулярно платили (их у меня просто нет), а от себя лично, так как сам всегда плачу своевременно, но они уже завели речь о своих автомашинах, четырех- и шестицилиндровых, о плате за гараж, о ценах на бензин и смазочное масло и о других вещах, о которых мне, разумеется, сказать было нечего.
Затем начался обзор того, что произошло за неделю в семьях, заслуживающих упоминания.
— Итак, сын Геверса женился на дочери Легреля, — говорит кто-то.
Это сообщается не как новость, потому что все уже знают об этом, кроме меня, который никогда ничего не слышал ни о невесте, ни о женихе, а скорее как пункт повестки дня, по поводу которого должно быть проведено голосование. Голосуют «за» или «против» в зависимости от того, равные или неравные состояния у новобрачных.
Мнения совпадают, так что дискуссия не занимает много времени. Каждый высказывает то, что думают все.
— Делафайль, значит, ушел с поста председателя Торговой палаты.
Я никогда не слышал об этом человеке, а они знают не только о его существовании и об его отставке, но большинству известны и ее истинные причины: утрата доверия из-за банкротства, какая-то тайная болезнь, скандальная история с женой или дочерью, и вдобавок ему самому все надоело.
Эта «устная газета» занимает большую часть вечера и очень мучительна для меня, так как мне все время приходится принимать решения — когда кивнуть, когда улыбнуться, а когда — поднять брови.
Да, в этой компании я постоянно испытываю страх и обливаюсь потом сильнее, чем в час смерти матери. Я уже описывал тебе, как я тогда страдал, но это длилось всего одну ночь, а у Ван Схоонбеке это повторяется каждую неделю и дальше будет не легче.