Избранное

— У вас вполне презентабельный вид. Но надо носить ленточку в петлице. И держите голову прямо. Помните, что вы должны молчать или на крайний случай изрекать: «Очень интересно», если вдруг наступит пауза. Идет!

— А вот и я, — раздался голос сверху, и на лестнице появилась грузная женщина, явно страдавшая каким-то физическим недостатком. Я увидел, что она стоит вверху на площадке, словно у края пропасти. Она смотрела мимо нас и, казалось, обдумывала какое-то решение. Затем, повернувшись к бездне спиной, она судорожно ухватилась за перила и начала спускаться. Шаг за шагом спускаясь все ниже, она всякий раз ставила на ступеньку левую ногу, а правую осторожно приставляла к левой. Несколько раз она останавливалась, чтобы передохнуть, пока наконец не добралась до самого низа. Здесь она снова повернулась к нам лицом и, сделав последний, хорошо рассчитанный шаг, очутилась у кресла, в которое рухнула с гримасой, рассеявшейся, впрочем, как туман, после того как она посидела несколько секунд недвижимо.

Лет пятидесяти или шестидесяти, необыкновенно тучная, женщина была одета в кофту, застегнутую лишь наполовину. Зато юбка, по-видимому, была ей широка — затянув тесемку на поясе, женщина взяла понюшку табаку, а затем приветливо обратилась к нам:

— Добрый день, господа!

Может быть, Боорман решил, что его обычный зачин не годится для данного случая? Я ждал, что он, как всегда, заведет разговор про министерства и департаменты, но он сидел и молчал, нахохлившись, как курица, и морщины на его лбу обозначились еще резче.

— Уж верно, мне всю жизнь нести этот крест, — продолжала она, не рассчитывая на ответ.

Бросив удрученный взгляд на беспорядок, царивший на столе, она, кряхтя, нагнулась и, спустив левый чулок, показала нам распухшую, как у покойника, набрякшую ногу, покрытую коричневой мазью. Несколько раз надавив большим пальцем на колено, словно проверяя на спелость плод, она затем принялась осторожно разминать икру. Она не сказала: «Пощупайте сами, господа», но все же попросила Боормана подойти поближе, чтобы он, хотел он того или нет, собственными глазами убедился, что с ногой и впрямь дело плохо.

— Прошу прощения, — сказала она. — Я, конечно, могла бы проделать все это наверху, но мне было неловко заставлять вас ждать. Дела у нас всегда на первом месте, верно я говорю, господа? Вот здесь болит, — пояснила она. — Здесь и здесь. И там тоже, — продолжала она, ощупывая лодыжку.

Боорман встал, подошел к женщине и, осмотрев больную ногу с такой озабоченностью, словно она принадлежала ему самому, спросил, обращалась ли мадам к врачу.

— Что врачи, сударь! — воскликнула она. — Они меня чуть не извели, и я больше не желаю с ними связываться. Теперь, слава богу, я сама себе врач. А эта чудодейственная мазь — из аббатства Нехенберхен, где находится мадонна, излечивающая подагру. Мне следовало бы самой совершить туда паломничество, но не могу же я оставить фабрику. Интересно, поможет ли эта мазь.

Боорман, несомненно, понимал, сколь опасно было бы с налету сунуться к такому человеку с разговорами о журнале. Одно неосмотрительное слово, один неосторожный жест — и в душе, из которой жизнь, несмотря на болезнь и невзгоды, все еще не вытравила простоту, закопошится подозрение. Поэтому он снова заговорил о ее ноге и, безошибочно предположив, что она набожна — коль скоро она пользуется аббатской мазью, — добавил, что не следует падать духом, а надо уповать на того самого господа бога, против которого он столь настойчиво меня предостерегал.

Женщина поправила чулок.

— Паук поутру — к горю, в полдень — на счастье, вечером — к любви… А сейчас уже скоро полдень, — сказала она с радостной улыбкой и осторожно взяла из одной кучи пыльную книгу, с которой свисал вертевшийся штопором паук. С трудом поднявшись на ноги, она отворила дверь и выпустила насекомое в кузницу.

— Живые твари — это моя слабость, — застенчиво и в то же время решительно сказала она. — Видели вы моих собак, когда вошли в ворота? Уж конечно, они сейчас торчат в проулке и ждут, когда им бросят кость.

Боорман сказал, что он действительно видел милых песиков, и лишь затем спросил, что, собственно говоря, производит фирма «Лауверэйсен».

— Кухонные лифты, сударь, — ответила толстуха. — В пору застоя я беру любую кузнечную работу, но специальность наша — кухонные лифты.

Водворилась тишина. После короткой внутренней борьбы я собрался с силами и воскликнул: «очень интересно!», сам испугавшись своего голоса.