Избранное

Часто после обильного возлияния во время ужина в кругу уже обнимающихся приятелей, в задушевной атмосфере мужского общества я подкидывал вопрос: «Ну а как с девушками-батрачками?..» Этот вопрос принимался всегда благосклонно, ибо будил множество приятных воспоминаний, воскрешая в памяти всякие смешные истории и триумфы самцов. Грубое удовлетворение похоти оборачивалось теперь галантным приключением. «О-о, в наше время…» — начинал кто-нибудь, и взгляды слушателей блестели от смакования подробностей. «Год назад здесь, в пусте…» — продолжал другой, называя по именам девушек, которых я тоже знал или которых мне покажут завтра. Гомерический хохот перемешивал клубы сигаретного дыма. «Ну, за это надо выпить!» Я смеялся за компанию и лишь в короткие минуты затишья, когда пили по кругу или «все до дна», переводя утомленный взгляд с раскрасневшихся лиц на потолок, вдруг начинал сознавать, какая ничтожная малость удерживает меня от полного растворения в этой компании и что еще немного — и мое участие в общем веселье станет совершенно искренним. А что, если это бессознательное приятие развращенности и есть настоящая жизнь, а мои угрызения совести — патология? К счастью, в такой компании всегда находился человек, который хватал через край. Он брал меня под руку и с той слюнявой фамильярностью, которой малообразованные люди удостаивают писателя (ибо он все понимает, к тому же он большой ценитель всякой богемной грязи), рассказывал мне, маскируя свое бесстыдство хохотом, такие истории и открывал такие подробности, что если уж не что другое, то по крайней мере вкус подсказывал мне, в чем моя задача. «Из этого можно и впрямь состряпать небольшой рассказик!..» Я едва успевал слушать. «Не возражаешь, если я кое-что запишу?» — вставлял я. Мой собеседник хитро прищуривался: «Конечно, не называя фамилий, дружок…» — «Ну разумеется», — отвечал я.

Во мне воскресало прежнее любопытство. Истории были довольно однообразны и по большей части сводились к детальному описанию физического сложении девушек. А как же они себя вели? Этот вопрос интересовал меня так, что даже сердце начинало сильнее биться. Откуда они знали, что и когда нужно делать? «Расскажи все подробно, — с затаенным волнением говорил я теперь уже своим случайным приятелям, — начиная с того, как она вошла, как ты позвал ее. Как ты дал ей знать, что она может прийти или что она должна прийти?»

Все оказалось значительно проще, чем я себе представлял.

«Да просто человек говорит, что такая-то должна вечером прийти, — обняв меня за плечи, объяснил мне один молодой счетовод с довольно приятным лицом. — Чинить одежду. Ко мне девушки приходили только чинить одежду. Они уже знали. Если я, старина, у молотилки или на прополке спрашиваю какую-нибудь: „Шить умеешь?“ — она уже потупляет глазки, знает, что от нее требуется. А одну сам родной отец привел ко мне. Правда, ему был смысл подлизаться: мы как раз собирались дать ему по рукам за одно его свинство». — «А попадаются, которые неохотно приходят?» — «Попадаться-то попадаются, старина, да только все знают, что от них нужно. В худшем случае та, что поязыкастее, уже в комнате может закатить небольшой скандальчик. Но приходить приходят все! Знаешь, они считают это даже как бы за честь, вроде награды, и завидуют той, которая „ходит“, потому что та потом может рассказывать… А была раз одноглазая, так та страшно исцарапала меня, я целых три недели из-за нее болел. Может, она потому царапалась, что одноглазая, черт бы ее побрал. А другая привела с собой своего старшего брата, телохранитель, видишь ли, ей понадобился. Что ж, хорошо. У обоих ужасно серьезные лица. Садимся, беседуем. Под конец подружились. Часов этак в девять парень и говорит мне, ну ладно, господин счетовод, я пойду, а ее здесь оставить? Да, говорю, братец, оставь-ка ее здесь.

Разговор наедине с девушками завязывается, конечно, не без труда. Но и на этот случай есть хорошее средство. Вино, дружище, вино! Без вина сложнее, особенно с теми, что подпадают под параграф (моложе шестнадцати лет), на них меня одно время очень тянуло. Просто с ума сходил, вычитал где-то какую-то глупость, и вот давай мне только таких, нетронутых, как говорится, и как можно больше, одну за другой… Вот каким я был сумасбродом. Одним словом, бутылочка вина, без этого у них язык довольно туго развязывается, ну а без разговора, хоть самого коротенького, все это ни черта не стоит. Пить, конечно, не хотят, ужасно стыдливы. Но если не пьют вина, можно дать чаю, сдобрив его как следует ромом, это пьют они все. Ужин? Да они к нему и не притронутся. Печенья еще отломят кусочек и крошат его целый вечер. Одной я приготовил конфет, шоколаду. Взяла весь пакет и положила в карман юбки, при мне даже не посмотрела. Этот народ знает приличия. Ну а как только сумел уговорить выпить первый стакан, тогда все в порядке.