Избранное

— У-у-чи-и-итесь ме-е-етко стре-лять… — исполнил я машинально на мотив общеизвестных «Подмосковных вечеров» и покосился по сторонам…

Все было в порядке: Минск приезжал и уезжал на работу. Сделалось еще светлее… Дождик иссяк. С тополей отрывались и булькали тяжелые капли…

Значит, так, думал я… Попробуем еще разик. А вдруг да получится… И привычно прожонглировал про себя:

учитесь метко стрелять

учитесь стрелять метко

метко учитесь стрелять

метко стрелять учитесь

стрелять метко учитесь

стрелять учитесь метко…

Все, кажется… Если, конечно, не прибегать к услугам синтаксической фурнитуры и не насиловать лозунг всякими там запятыми, тире, отточиями, знаками восклицания или вопросительного удивления…

Вспомнился вчерашний день. Его вторая половина. Холод и сквозняки в тире «бегущего кабана» загнали нас с Иоганом на второй этаж административного корпуса, где суетно и многолико трудился секретариат командного чемпионата страны по стрельбе. Здесь были чуть-чуть теплы радиаторы отопления, а по стеклу широченного окна, за которым прокисал слякотный октябрь, ползала, слабо подрагивая обтрепавшимися крылышками, черт его знает как сохранившая себя до таких холодов, летняя, откуда-то из июля, бабочка.

Иоган осторожно двумя пальцами, большим и указательным, снял ее, отзывчиво сложившую странички-крылышки… Я опять обратил внимание на пальцы Иогана: сильные, спокойно-уверенные пальцы человека, могущего ладить с металлом, деревом, инструментами, то есть со всем тем, с чем приходится иметь дело стрелку.

Иоган аккуратно просунул бабочку в радиаторную щель и, улыбнувшись, посмотрел на меня: пусть, мол, там отсыпается… Я кивнул, а Иоган, выдохнув сквозь вытянутые трубочкой губы воздух, сказал через паузу:

— Не налеталась… Как-то странно все. Несоединимость какая-то. Ведь научился стрелять-то я. Научился… И чувствую, что умею стрелять. Все понимаю, понимаешь? Контролирую любое в себе… До мелочи. А вот… срывы. То мышечное недоподчинение. То вот тут как-то не так… — Иоган показал на грудь. — Неужели весь опыт, на него же жизнь пошла, соотносится потом лишь с понятием «теория»? Что же… практика подчиняется лишь возрасту? Молодости только? Нет же вроде. А как? Ведь когда начинал стрелять, думал, мечтал, мне бы только опыту побольше, повзрослеть бы, себя понимать научиться. Уж результаты-то будут… И вот… Наоборот как-то все…

— Гармония? — взглянул я на Иогана.

Он шевельнул щекой. Не ответил… Смотрел удивленно на бабочку, что опять, упрямо, с неживой настойчивостью, срываясь и со слабым стуком падая, но все-таки ползла и ползла на холодную гору стекла…

Видимо, сама тональность этой минуты совпала с чем-то уже подобным, встречавшимся в наших с Иоганом разговорах, и я, подыскивая ей аналог, припомнил сосновую пошумь мытищинских боров вокруг динамовского стрельбища под Москвой… Роскошь майского разнотравья, обрызганного солнцем… Гомонливую возню воробьев под шиферной рябью тиров. Флаги…

Традиционные международные соревнования собрали тогда, в мае, под Москву стрелков из Болгарии, Великобритании, Венгрии, ГДР, ФРГ, Румынии, США, Финляндии, Чехословакии, Швейцарии, Швеции…

Иоган сидел с Гете Гаардом на скамейке за тиром «бегущего кабана». Оба уже отстрелялись и знали свои результаты. Иоган был в общем-то доволен, как-никак намертво застолбился на шестом месте, установив личный рекорд — 558 очков, а проигравший все и всем Гаард, чемпион мира из Швеции, приехавший в Москву только за победой, остальное ему было абсолютно ненужно, был в миноре… Не сложилась у него стрельба. Не сложилась… А ведь после первого дня, на «медленном беге», он был первым и в третьей серии сделал 98 очков из 100!.. А потом черт его знает что случилось!.. В первой же серии «быстрого бега» подряд две «семерки»… И «восьмерка»… 89 очков кое-как… И то же самое на финише — в третьей серии… Куча «девяток» да снова «семерка» с «восьмеркой»… Седьмое место, хоть плачь. Победил Яков Железняк, да еще с повторением его же, Гете Гаарда, мирового рекорда: 566 очков!..

Я спросил через переводчицу у шведа, какая у него профессия. Гаард кивнул светло-рыжей головой и ответил:

— Лесоруб. — Потом, помолчав, заговорил, адресуясь к Иогану: — Надо бросать… Достаточно. Когда сорок один год… Уже ничего не научишься…

— А на Олимпийских, Гете? — спросил Иоган.

— Да, да… Выиграть в Мюнхене?.. Надо бы выиграть. Потом все… Все. А жаль. Когда все знаешь про это… — Гаард нежно погладил зачехленную винтовку, — бросать… — Он выразительно недоговорил…

Иоган понимающе покачал головой и устало провел ладонью по свежеподстриженному «ежику». Посмотрел на шведа как-то искоса, не меняя положения головы: Иоган так обычно и смотрит на собеседника, откуда-то из профиля, это у него, наверное, от природной застенчивости, — и будто бы про себя, только вслух, докончил то, что недоговорил чемпион:

— Потому что живущая в нас радость побед будет лишь заманчиво уверять… будто бы сможем ее испытать снова… А может быть, сможем, Гете?