Избранное

Кряквин досадливо опустил лобастую голову и задышал носом. «Началось… Ну, елкина мать, и попух… Пошла анкету разматывать…»

— Алексеем меня зовут… Алексеем Егоровичем. А вас, простите?

— Ани, — коротко, с ударением на последнем слоге, выдохнула вместе с дымом женщина и опять приветливо улыбнулась.

— По-нашему Анна, значит… Хорошее имя.

— Да-а… Мне нравится. Это моя мама… в честь Анны Карениной так…

— У-у… Лев Толстой, — кивнул Кряквин.

— Так, так…

— И откуда ж вы по-русски знаете? — спросил Кряквин, чтобы хоть как-нибудь заполнить паузу.

— О-о… — усмехнулась Ани и, не договаривая, замолчала. Потом предложила: — Давайте выпьем за наша… встречу…

— Это можно, — сказал Кряквин и, вынув из ведерка бутылку, разлил шампанское, замечая, что его становится все меньше и меньше. «Дальше-то что будет?..» Он отогнул обшлаг пиджака и взглянул на часы. Было пятнадцать минут двенадцатого… Вздохнул…

— Почему так нелегко? — спросила Ани.

— Что?

— Вздыхание… — с трудом выговорила она и засмущалась. — Так я говорю?

— Так, так… Все понятно, — кивнул Кряквин. — Пора мне уже скоро… Улетаем мы сегодня, Анна. Понимаешь, домой…

— О-о… — как-то разочарованно вырвалось у нее. — Совсем, да?

— Ну конечно совсем, — улыбнулся Кряквин. — Хватит. Спасибо этому дому… Пойдем к своему.

— Да, да. А где вы есть в России?

— То есть… где живу, что ли?

— Так, — кивнула она.

— Далеко… Отсюда не видать, Анна. Есть на севере далекий городок, — вспомнилась ему строка из песни. — На севере живу я, понимаешь? За полярным кругом…

— На севере… — вдруг как-то грустно повторила Ани. И глаза ее посмотрели на Кряквина с заметной печалью.

— Ага… на севере. А что, знаешь про север?

Она подняла бокал. Посмотрела куда-то сквозь него и дрогнувшими губами почти прошептала:

— У меня сегодня… очень хороший день… Алексей Егорович…

Он внимательно посмотрел на нее и удивился. Красивое тонкое лицо Ани было сейчас натянуто каким-то непонятным ему напряжением. Крылья точеного носа чуть вздрагивали, а в глазах, широко раскрытых и немигающих, стала проступать искристая влажность.

Она не выдержала его взгляда и, поставив бокал на стол, закрыла глаза узкой ладонью. Трудно сглотнула, отчего на открытой высокой шее ее набухла, забившись, голубая прожилка…

Кряквин опешил… Кашлянул. И вдруг, неожиданно для себя, ласково накрыл своей здоровенной ладонью руку Ани…

— Ну… что уж вы… А? Ну… не надо…

Он растерянно посмотрел по сторонам, но в полупустом зале никто не обращал на них никакого внимания.

Она убрала с глаз ладонь и, вздохнув, улыбнулась.

— Все… это так… Не надо меня сердиться… Мне хорошо. Выпьем за ваш… се-вер…

Кряквин убрал ладонь с руки Ани и поднял бокал.

— Мне тоже хорошо…

Когда они выпили, Ани спросила:

— Когда ваш самолет?

Кряквин опять машинально взглянул на часы и сморщил щеку:

— Скоро.

— Это очень жалко, — сказала она тихо. — Какой аэродром?

— Орли, Анна, Орли.

— Да, да… Я понимаю. Вы очень хотите домой?

Кряквин насторожился:

— Конечно. У меня там жена и прочее…

— Маленькие есть? — улыбнулась Ани.

Кряквину захотелось соврать и ответить, что есть, но он, останавливая себя, мотнул головой:

— Нету, Анна. Не нажили… А у тебя? Ты семейная?

Она вытянула губы трубочкой и взмахнула ладонью.

— Я одна… Алексей.

— Это ничего… — пошутил Кряквин. — Еще молодая. Обзаведешься… Жениться не напасть… Как у нас говорят. Такую, как ты, с руками отхватят…

Они засмеялись…

— Да-а, брат, — как-то ненужно сказал Кряквин и опять подумал о том, что же он будет делать дальше, когда вот сейчас, ну… еще через пять — десять минут, ему придется расплачиваться за все это… «Вот кошмарюга-то будет… И перед этой Анной ужасно… Хорошая, видать, девчина… Откуда, интересно, русский так знает?.. Может, из этих… шпионок?..» Он фыркнул…

— Алексей… Егорович, — позвала его Ани, — посидите один… хорошо? Я… мне надо… — Она показала куда-то глазами.

— Ну, ну… — закивал Кряквин. — Иди, иди…

Ани бесшумно поднялась, еще раз улыбнулась ему и пошла по проходу между столиков. Кряквину запомнилась ее легкая, упружистая походка и волосы сзади, красиво уложенные тугим, сложным витком.

— …И за что же мы выпьем, Михеев? — спросила, поднимая рюмку, Вера Владимировна, когда они сели за стол.

— За вас, — сразу же ответил Михеев. — Честное слово, вы сегодня прекрасно выглядите…

Гринина усмехнулась:

— Если учесть, что это уже действительно сегодня…

Он посмотрел на часы.

— Да-а… Уже сегодня. Время… Я вот, пока вас дожидался, сидел… Толстого листал, думал… Тихо у вас, хорошо… Потом слышу, кто-то разговаривает. Вон там, за окном… Штору отогнул — никого нет. Темно…

— Там боковая стена кинотеатра, — сказала Вера Владимировна.

— А-а… Я так и подумал.

— Да… Мне иногда и в кино не надо ходить. Весь текст, во всяком случае, знаю.

— Ну вот… Слышу, значит, разговор. Говорят мужчина с женщиной…

— Как интересно… — подначила Вера Владимировна.

— В самом деле. Не смейтесь, пожалуйста… Мужской голос спрашивает: «Ты смерти страшишься?»

— О-о…

— Да. А она ему отвечает: «Ты что, рехнулся? Кто же ее не страшится, косую-то…» Так и говорит про смерть — «косая»… Вероятно, простые люди разговаривают…

— И что дальше?