Избранное

— «А к ночи, говорит, у меня двигатель и забарахлил. Лежу, говорит, а у самого вот здесь — бух-бух! Бух-бух!» Вот так-то… Как жизнь? Мы, однако, давненько не виделись?

— Порядком уже, Петр Данилович. Все нормально. Что в Москве-то хорошего? Михеева видели?

Верещагин снял очки, крепко зажмурился несколько раз и снова надел.

— Михеева видел… Говорил с ним. Сейчас-то он ничего, выкарабкивается. Возможно, что на Майские приедет сюда ненадолго. Потом в санаторий…

— Ну?

— Видишь ли, Алексей… как бы тебе это сказать поточнее. В общем, неожиданное впечатление произвел он на меня в этот раз. Странное… Болезнь эта… Понимаешь… в общем… пронзительнее он как-то мыслить стал…

— Это хорошо, — сказал Кряквин.

— Возможно… Только почувствовал я за пронзительностью этой тоску, что ли… Не могу объяснить. Чувствую, и все…

— Как же все-таки это получилось у него? Где?

— На улице. Его в подъезде каком-то подобрали. Видимо, к людям полз…

— А почему на совещании не выступил?

— Говорит, что был не уверен. Может быть, уже тогда нездоров был… Ты, говорит, выступишь…

Кряквин ухмыльнулся:

— Ничего себе — пронзительность…

— Ладно, ладно, не задирайся… Михеева я люблю. А он тебя любит… Точно. Мне бы лично жаль было потерять такого мужика… Я тебе честно говорю — в нем произошли какие-то перемены… Ты когда-нибудь, например, о равнодушии задумывался?

— А что о нем думать? Нет. Все ясно…

— Да я тоже так считал. А вот Михеев заставил меня заново прислушаться к этому слову. Равно-душие. Понял?

— Любопытно. Гляди-ка… — Кряквин опустил створку и закурил.

— Иван Андреевич очень хочет увидеться с тобой. Поговорить.

— Ну?.. Всегда готов.

— И еще… Это только между нами… Понял я, что у него с Ксенией что-то не так. Ты ничего не слыхал?

— Да нет вроде. Варька моя, правда, недолюбливает ее…

— Понимаешь, как мне показалось… одинок Михеев. Очень одинок…

— Может, мне потолковать с Ксенией? Чего она там крутит…

— Ни в коем случае. Запрещаю категорически.

— Понял.

Верещагин тоже закурил.

— Теперь главное. Разговаривал я в Москве… Сладкой жизни во втором полугодии не ожидается. Худо будет с вагонами. Худо… Все, что можно, бросят на вывозку урожая. И Северный порт тоже. В общем, с экспортом концентрата возникнут сложности. Мало дадут пароходов. Вот так. Говорят — сами соображайте… Но план планом. Спуска никакого.

— Я это чувствовал. Дай бог хоть в первом полугодии спокойно прожить. Тьфу, тьфу, тьфу! Выходит, решение прошлогоднего актива так на бумажках и останется, да? Дела идут, контора пишет… А ведь должны были практически проработать вопрос транспортировки нашего концентрата в центр и южные районы страны… Хотя, чего там!.. Они хозяева своему слову. Дали и назад взяли. Сгорим мы ведь, Данилыч, с годовой программой…

— Я тебе сгорю… А насчет твоего прожекта я кое-где позондировал почву… Закинул удочки.

— Ну? — встрепенулся Кряквин.

— Слушают не мигая.

— Понятно.

— В общем, надо бы это дело еще раз обмозговать… Да, да. Ведь ты же своими расчетами на специальное постановление по комбинату напрашиваешься, Алексей… А время серьезное.

— Оно всегда серьезное, — дернул щекой Кряквин.

— Тем более… Как там Гаврилов поживает?

— Нормально. Я его в главные инженеры Нижнего перевожу. По предложению Тучина.

— Что ты говоришь?! — обрадовался Верещагин. — Иван, он хоть что потянет. Образованьица бы ему побольше… Здорово! Надо бы нам как-нибудь собраться. Надо. О! — показал он на иностранцев, возвращающихся к машине. — Намолились, красавчики…

— Да я уж и то подумал, — подхватил Кряквин, — ну что у нас за мода такая пошла? Кого ни принесет на комбинат — езди с ними, показывай. Что мы, понимаешь, гиды какие-то?! Ей-богу, надоело. Любой горняк на это дело годится, так нет — им верхушку подавай!

Верещагин с улыбкой выслушал все это, а потом приложил к прыгающим губам Кряквина ладонь:

— Тс-с… Анархист. Три наряда вне очереди!

И — многое повидали за этот день гости. Многое…

Переодевшись в горняцкое, прокатились по материально-ходовой штольне в лязгающем людском составе… Видели их возле опрокидов, рудоспусков, карьеров…

Изъявили они желание помыться в горняцкой душевой и — помылись, устроив веселую возню под сильными, разом снимающими всякую усталость, струями…

Попили водички шипучей в сатураторной у Зины Шапкиной. Она по такому случаю была в ослепительном халате и накрахмаленном кокошнике. Нос и подглазное пространство так и усыпали веснушки.

Кряквин допил второй стакан и сказал Зинке:

— Эх, Зинуля, так и охота мне все твои веснушки в кучку собрать. В горстку!

Переводчик перевел шведам его слова, и они засмеялись…

Дальше — по технологической цепочке комбината. На обогатительные фабрики, поражающие своими размерами и устройством…

Грохотали дробилки, мерно шумели флотационные аппараты, сушильные барабаны, гигантские сгустители. Комбинат дышал, лязгал металлом, погромыхивал.