Избранное

— Я-а… думал… — после муторной для Григория паузы заговорил англичанин. — Думал и… вспоминал ваш один суперписатель… Толстой. Яа-а читал от книги… Толстой очень хорошо сказал… Честность не есть убеждение. Честность есть нравственный привычка. Приобретать честность можно только с ближайших отношений… Я бы сказал вся правда, если бы я виноват утонуть корабль. Это есть мое твердое слово, мистер Джодж. Другое слово я сказать не могу… Я не знаю другое слово. И это я сделал не по честность… Это моя есть нравственный привычка. Вы меня хорошо понимал?.. Это есть важно. Я говорил, как думал. Вы меня разбудил… Я сказал.

— Ага… — не сразу отозвался Григорий. — Дай пять…

— Что я дать вам? — не понял капитан.

— Петуха, друг. — Григорий отшвырнул одеяло, поднялся и босыми ногами, как на лыжах, шагнул в сторону капитанского голоса…

Кряквин и Верещагин, уже одетые для улицы, вошли в кабинет секретаря парткома, когда часы там дозванивали четвертый час дня. Надо было захватить с собой Скороходова, чтобы всем вместе и ехать на кладбище. Об этом накануне их, друзей своих фронтовых, настоятельно попросил Егор Беспятый… Сороковины…

— Заходите, заходите, товарищи, — почему-то обрадовался Сергей Антонович. — Я скоренько. Мы тут сейчас… Это… знакомьтесь… Утешева Ирина Николаевна… так сказать, супруга нашего Ильи Митрофановича.

— Верещагин.

— Кряквин, — поклонился Алексей Егорович и вдруг сердито спросил у Скороходова: — Это почему ты сказал «так сказать»?

— Ну это… так сказать, к слову пришлось…

— К слову-паразиту, да? — ехидно уточнил Кряквин.

— Вроде этого… — улыбнулся, посмотрев на Верещагина, Скороходов.

— Все ясно… Занимайтесь. Мы вам постараемся не мешать… — Они прошли в угол кабинета и сели рядом с часами.

— Ну, значит, так, Ирина Николаевна… — откашлявшись, продолжил Сергей Антонович. — Я беседовал на эту тему с Ильей Митрофановичем. Говорил с ним, так сказать, по душам… Но, понимаете, как говорится, воз и ныне там… Может быть, вы нам что-нибудь скажете?

Ирина Николаевна сняла очки, подслеповато посмотрела на секретаря парткома, снова надела очки и положила в пепельницу сигарету. Привстала чуть-чуть, стряхивая просыпавшийся на юбку пепел.

— А почему вы говорите о себе во множественном числе?

Кряквин и Верещагин переглянулись…

Скороходов закряхтел и заерзал на стуле.

— Понимаете… Так…

— А раз «так», — перебила его Ирина Николаевна, — то уж лучше действительно послушайте меня… — Она нервно оправила волосы на затылке. — Все, что вы мне сейчас «по-дружески» наговорили о моем муже… к нему никакого отношения не имеет. Вы преувеличенно приписываете ему поступки какого-то незнакомого мне человека… Мы прожили с Ильей Митрофановичем вместе целую жизнь. И мне лучше знать, какой он человек на самом деле. После стольких лет всякого-разного я, надеюсь, могу позволить себе быть объективной… Не так ли?.. Лично же вам я бы смогла в данном случае порекомендовать лишь одно. Совсем не заниматься подобным «дружелюбием». Мне лично, ей-богу, по крайней мере странно, что вы размениваете свое время на подобные пустяки. Да, пустяки! — Ирина Николаевна нервно взяла из пепельницы сигарету, но тут же бросила ее назад. — Откровенно, я взволнована сейчас… Взволнована. Но не вашими сообщениями об Илье Митрофановиче. Нет. А именно вашим дружелюбием в кавычках. Простите меня за резкость, но я бы очень просила вас не беспокоить меня и моего супруга больше вообще. Прощайте. Из-за вас я на целый час задержала прием больных…

— Ирина Николаевна, — поднял руку Кряквин. — Один вопрос. Как там дела у Григория Гаврилова?

— Сегодня утром он самовольно покинул больницу.

— Как?

— Взял и ушел.

— А глаза?

— У него их пока нет, — отрубила Ирина Николаевна, кивнула и вышла из кабинета. Подтянутая. Решительная…

— Видали? — сказал Скороходов. — Боярыня Морозова. Им же, понимаете, хочешь, как лучше, а они…

Кряквин посмотрел на него сквозь прищур внимательно-внимательно…

— Ну, что ты на меня брызгаешь этими… синими брызгами? — неловко пошутил Скороходов.

— Да так… — скривил губы Кряквин. — Поехали. Я тебе по дороге объясню…

Перед железнодорожным переездом их машину остановил шлагбаум: маневровый тепловоз медленно протаскивал формирующийся товарняк. Потом, грохоча и продавливая рельсы, полетел пассажирский… Замельтешили голубые вагоны.

— Во-от… — обернулся к Скороходову Кряквин, — самое время потолковать.

Сергей Антонович показал ему глазами на шофера: мол, при нем-то не стоит.

Кряквин понимающе кивнул:

— Намек понял… Старина, — он слегка подтолкнул плечом водителя, — выдь на волю, подыши малость, а?

— Хорошо, Алексей Егорыч. Щас… — Парень вылез из «Волги» и захлопнул дверцу.

— Теперь можно? — спросил Кряквин.

— А теперь как Петр Данилович скажет…

— Я молчу, — сухо ответил Верещагин. — Меня чужая семейная жизнь не интересует.

— Понял? — сказал Кряквин. — Его чужая семейная жизнь не интересует.

— Так то семейная, а тут…