Избранное

Остановились. Вылезли из машин. Собрались возле Егора… Молча покурили, поглядывая по сторонам. Затем по команде Егора разобрали лопаты и быстро расчистили могилу. Народу-то собралось подходяще: Кряквин, Верещагин, Тучин, Беспятый, Скороходов, Иван Федорович Гаврилов, Утешев и шоферы…

Вскрытая земля слабо отсвечивала изморозью. От нее исходил нутряной, погребный запах. Горбик могилы отчетливо обозначился в центре площадки… Тучин с Беспятым забрались в кузов «Татры» и аккуратно застропили в нем что-то тяжелое, закутанное в брезент… Крановщик пересел в верхнюю кабину, передернул рычаги и под сердитый моторный зуд потихоньку свирал с кузова груз. Утешев показывал место, куда его ставить, и вскоре массивная ноша тяжко коснулась могильного изголовья, давя и прессуя собой комья земли.

— Спасибо, — сказал Егор крановщику и водителю «Татры». — Валяйте, ребята… С остальным мы тут сами управимся…

— А оградку-то?.. — подсказал крановщик.

— Ух ты! Про оградку забыл…

И опять заработал кран, подхватил на крюк оградку…

— Теперь все, — сказал Егор, вытирая платком взмокшее лицо. — С меня причитается.

— Ладно! — отмахнулся крановщик. — Свои люди, Егор Палыч.

«Татра» и автокран задним ходом ушли с кладбища.

— Ну, показывай, Илья Митрофанович… — сказал Егор Утешеву, а сам отошел к своему «газику» и начал вытаскивать из него, складывая на капот, какие-то свертки…

Утешев не спеша взрезал ножом шнуровку и сдернул брезент. Рисчорритовая глыба маслянисто и влажно ответила слабеющему закатному лучу полированной с одной стороны плоскостью. С нее куда-то вдаль, из-под руки глядела женщина. На каком же распутье остановило ее ожидание?.. Встречный ветер взметнул ей на плечи концы полушалка… Камень прочно вобрал в себя важность мгновенья — мать ждала…

Видно, было то где-то… на сельском погосте… при дороге большой, что лугами, как серая, толстая нитка, уводила в пространство… Мать пришла на погост — поклониться кому-то, а потом призадумалась, вспомнила что-то; на погостах ведь разное вспомнишь — о живых, хоть и нет тех живых больше рядом… Мать глядела на жизнь, а за ней с чуть заметным наклоном поднимался из камня крест…

Под всем этим ясно читались три слова — Елизавета Романовна Беспятая. И стояли даты — рождения и смерти…

Верещагин скинул очки и спросил у Егора Павловича:

— Это кто же его сделал?..

Беспятый молча кивнул на Утешева:

— Илья Митрофанович…

Все с удивлением посмотрели на понуро стоящего начальника отдела труда и заработной платы Верхнего рудника… Кряквин поймал на себе взгляд Скороходова и показал ему язык: мол, вот так, дорогой…

Утешев достал из кармана пальто перчатки, натянул их на пальцы, поднял воротник и, не оглядываясь, зашагал по кладбищенской дороге…

— Ты куда, Илья?! — крикнул ему Беспятый.

Утешев приостановился и, не оборачиваясь, глухо ответил:

— Я приду. Не волнуйтесь, пожалуйста…

Беспятый беспомощно развел руками:

— Ничего… Я понимаю. Бывает… Прошу всех…

Когда все собрались возле «газика», Беспятый первым поднял стакан, помолчал, глядя себе на руку, и сказал:

— Помянем… маму. Без слов… разных.

Все молча выпили. А Егор вдруг, так и не выпив, направился к ограде… Вошел в нее, постоял возле камня и осторожно поставил стакан на землю… Вернулся к машине, часто-часто моргая.

— Не могу, братцы… Поедем сейчас ко мне… Там.

Было тихо. Темнело. Выгорал над горами закат. Изредка, вразнобой, перекаркивались вороны…

— Ты извини, Егор, конечно… — заговорил Иван Федорович Гаврилов. — Но… надо бы поехать ко мне. Поважней дело есть…

— Что-о?! — хрипло протянул Беспятый, — Что может быть поважнее?..

— Гришка пришел из больницы. Слепой… Пьет.

— А-а… — после паузы выдохнул Беспятый. — Твоя взяла. Едем к тебе…

— Спасибо, мужики… — Иван Федорович бросил под ноги окурок и тщательно задавил его в снег.

Перед запертой изнутри дверью в комнату Григория сидели на табуретках Надежда Ивановна и Зинка. Чистили картошку над тазом, сосредоточенно слушая Серегу Гуридзе, который, стоя у двери, горячо говорил, пригибаясь и подглядывая, в замочную скважину:

— Зачэм так ведешь себя, Гриша, а? Зачэм нэ выходишь? Выходы, дарагой, слушай конкретное рацпредложение… Давай примерять тэбэ мой глаз. А?.. Ты меня слушаешь? У меня глаз ха-а-роший! Чорный!.. Зачэм мне два? Мне одного хватит… Я тэбэ адин отдаю, и мы с тобой одинаково на жизнь смотрим… А? Гэнацвалэ… Представляешь, как мы с тобой смотрим на жизнь? Весело! Исключительно!.. Выходи, дарагой. Очень прошу!.. Нэ расстраивай друга…

Из-за двери еще громче и надрывней зазвенела гитара… Голос Григория сипло запел:

Э-эх, скольки я писем ему да писала,

А он говорил, что не получал…

Э-эх, скольки я раз да его целовала,

А он говорил, что не ощущал…

Надежда Ивановна не выдержала. Бросила ножик в таз, промокнула глаза передником и вышла из комнаты. Там, в глубине квартиры, певуче и мелодично курлыкнул звонок, вскрипнула дверь, и послышался неясный, тяжелый шум… Серега взглянул азартно на Зинку и скомандовал жестом: мол, давай, говори ему — твой, мол, черед…