Избранное

но. Эта фраза сама собой сложилась где-то внутри меня. Я твердил

ее до тех пор, пока она не дошла до моего сознания.

- Да, так стоять нельзя, - сказал я себе, но продолжал стоять

как парализованный. Случилось что-то ужасное, но предстояло сде

лать что-то, может быть, еще более ужасное, чем то, что уже про

изошло. Вихрь кружил мои мысли, и я только видел злобные глаза

мертвой старухи, медленно ползущей ко мне на четвереньках.

Ворваться в комнату и раздробить этой старухе череп. Вот, что

надо сделать! Я даже поискал глазами и остался доволен, увидя

крокетный молоток, неизвестно для чего, уже в продолжении многих

лет, стоящий в углу коридора. Схватить молоток, ворваться в ком

нату и трах!...

Озноб еще не прошел. Я стоял с поднятыми плечами от внутрен

него холода. Мысли мои скакали и путались, возвращались к исход

ному пункту и вновь скакали, захватывая новые области, а я стоял

и прислуши вался к своим мыслям и был, как-бы, в стороне от них,

и был, как бы, не их командир.

- Покойники, - объясняли мне мои собственные мысли, - народ

неважный. Их зря называли покойники, они скорее беспокойники. За

ними надо следить и следить. Спросите любого сторожа из мертвец

кой. Вы думаете, он для чего поставлен там? Только для одного:

следить, чтобы покойники не расползались. Бывают, в этом смысле,

забавные случаи. Один покойник,пока сторож по приказанию началь

ства мылся в бане, выполз из мертвецкой, заполз в дезинфекцион

ную камеру и съел там кучу белья. Дезинфекторы здорово отлупце

вали того покойника, но за испорченное белье им пришлось рассчи

тываться из собственных карманов. А другой покойник заполз в па

лату рожениц и так перепугал их, что одна роженица тут же произ

вела преждевременный выкидыш, а покойник набросился на выкинутый

плод и начал его, чавкая, пожирать. А когда одна храбрая сиделка

ударила покойника по спине табуреткой, то он укусил эту сиделку

за ногу, и она вскоре умерла от заражения трупным ядом. Да, по

койники народ неважный, и с ними надо быть начеку.

- Стоп! - сказал я своим собственным мыслям. - Вы говорите

чушь. Покойники неподвижны.

- Хорошо, - сказали мне мои собственные мысли, - войди тогда

в свою комнату, где находится, как ты говоришь, неподвижный по

койник.

Неожиданное упрямство заговорило во мне.

- И войду! - сказал я решительно своим собственным мыслям.

- Попробуй! - насмешливо сказали мне мои собственные мысли.

Эта насмешливость окончательно взбесила меня. Я схватил кро

кетный молоток и кинулся к двери.

- Подожди! - закричали мне мои собственные мысли. Но я уже

повернул ключ и распахнул дверь.

Старуха лежала у порога, уткнувшись лицом в пол. С поднятым

крокетным молотком я стоял наготове. Старуха не шевелилась.

Озноб прошел, и мысли мои текли ясно и четко. Я был команди

ром их.

- Раньше всего, закрыть дверь! - скомандовал я сам себе.

Я вынул ключ с наружной стороны двери и вставил его с внут

ренней. Я сделал это левой рукой, а в правой я держал крокетный

молоток и все время не спускал со старухи глаз. Я запер дверь на

ключ и, осторожно переступив через старуху, вышел на середину

комнаты.

- 42

Чемодан стоит передо мной, с виду вполне благоприятный, как

будто в нем лежит белье и книги. Я взял его за ручку и попробо

вал поднять. Да, он был, конечно, тяжел, но не чрезмерно, я мог

вполне донести его до трамвая.

Я посмотрел на часы: двадцать минут шестого. Это хорошо. Я

сел в кресло, чтобы немного передохнуть и выкурить трубку.

Видно, сардельки, которые я ел сегодня, были не очень хороши

потому что живот мой болел все сильнее. А, может быть, это пото

му, что я ел их сырыми? А, может быть, боль в животе была и чис

то нервной.

Я сижу и курю. И минуты бегут за минутами.

Весеннее солнце светит в окно, и я жмурюсь от его лучей. Вот

оно прячется за трубу противостоящего дома, и тень от трубы бе

жит по крыше: перелетает улицу и ложится мне на лицо. Я вспоми

наю, как вчера в это же время я сидел и писал повесть. Вот она:

клетчатая бумага и на ней надпись, сделанная мелким почерком:

"Чудотворец был высокого роста."

Я посмотрел в окно. По улице шел инвалид на механической ноге

и громко стучал своей ногой и палкой. Двое рабочих и с ними ста

руха, держась за бока, хохотали над смешной походкой инвалида.

Я встал. Пора! Пора в путь! Пора отвозить старуху на болото!

Мне нужно еще занять деньги у машиниста.

Я вышел в коридор и пошел к его двери.

- Матвей Филиппович, вы дома? - спросил я.

- Дома, - отозвался машинист.

- Тогда, извините, Матвей Филиппович, вы не богаты деньгами?

Я послезавтра получу. Не могли бы вы одолжить мне тридцать руб

лей?

- Мог бы, - сказал машинист. И я слышал, как он звякал клю

чами, отпирая какой-то ящик. Потом он открыл дверь и протянул

мне новую красную тридцатирублевку.

- Большое спасибо, Матвей Филиппович, - сказал я.

- Не стоит, не стоит, - сказал машинист.

Я сунул деньги в карман и вернулся в свою комнату. Чемодан

спокойно стоял на прежнем месте.

- Ну теперь в путь, без промедления, - сказал я сам себе.

Я взял чемодан и вышел из комнаты. Марья Васильевна увидела

меня с чемоданом и крикнула: - Куда вы?

- К тетке, - сказал я.

- Шкоро приедете? - спросила Марья Васильевна.