Избранное

А военные все прибывали, прибывали…

Некоторые мылись прямо у колодца. Другие, купив у банщика за пять су ведро теплой воды, обливались где-нибудь на задворках с головы до ног. Прямо герои! Третьи брились. А некоторые, бессильно рухнув на землю, так и остались у стоянки дилижансов на улице Сен-Мартен. Они сидели, положив на колени сумку и саблю, оглушенные резким пикардийским говором; иные отчаянно чихали, и каждому при виде их невольно приходила в голову мысль: что погнало их сквозь дождь и ветер? Потому что, сколько ни убеждай себя: ведь это же солдаты, трудно было поверить, что перед тобой регулярная кавалерия. Скорее уж опрокинутый улей, разбежавшиеся из приюта сорванцы, которые не послушались старших и теперь заблудились в горах или на болотах. Они действительно пришли туда, куда их вели, повиновались команде, маршировали, как было приказано, и все же не верилось… на вид это были беглецы, дезертиры. Город Бовэ встретил их сердечно, ибо что-что, а дезертиры тут были не в диковинку. Женщины из народа по-матерински опекали этих маркизов и виконтов, представших перед жительницами Бовэ в таком виде, что их преспокойно можно было принять за простых рабочих, за таких же людей, как мы с вами! Прибывших затаскивали к себе в дом, давали им напиться, укладывали спать. Поэтому-то многие из них умилялись до слез и твердили: «Ах, что за город, вот люди, верные монархии, королю, знати!» Было бы весьма нелегко объяснить прибывшим, особенно в их теперешнем состоянии духа, как и почему так получилось, да, откровенно говоря, об этом никто и не помышлял — никто ведь не знал толком, что именно происходит, каковы его личные намерения, что ждет его в дальнейшем… Одно знали наверняка: самое разлюбезное дело, когда солдат удирает во все лопатки — раз удирает, значит, драться не будут; а здешних жителей волновала лишь одна мысль: главное, самое главное, чтобы не дрались у нас в Бовэ!

Что не так-то уж глупо!

* * *

Когда карета, увозившая Нанси де Масса, ее малюток и няньку, миновала две сторожевые башни, стоявшие по обе стороны ворот, и выбралась из префектуры на площадь Св. Петра, герцогиня увидела в громоздкой тени собора как раз напротив церкви Басс-Эвр коляску, где сидело четверо господ, и среди них на передней скамеечке — господин де Тустен из личного королевского конвоя. Она познакомилась с ним в прошлом месяце в Mo, куда, оправившись после родов, ездила к тетке Сильвестра показать своих крошек.

Гвардейцы роты князя Ваграмского совсем истосковались в Mo, и господин де Тустен сразу же стал волочиться за герцогиней, что, впрочем, оставляло ее тогда совершенно равнодушной; но сейчас, в такую минуту, неожиданная встреча со своим воздыхателем показалась ей многозначительной — ее как будто коснулся вихрь исторических событий. Однако не до такой степени, чтобы останавливать карету. Нагнувшись, она увидела сквозь заднее окошко, что коляска свернула к префектуре, откуда она сама уехала несколько минут назад. Нанси озадаченно потерла свой вздернутый носик и представила себе беседу между маркизом де Тустен и Сильвестром. Господи, до чего же тесен мир! Все происходит как в театре: действующие лица заранее занесены в программу, и никто, кроме них, не смеет появиться на сцене. Вдруг она хлопнула себя по лбу.

— Что-нибудь забыли, сударыня? — осведомилась нянька, покачивая на руках крошку Нанетту, сосредоточенно сосущую большой палец.

— Нет, ничего не забыла, милочка, как раз наоборот: вспомнила… Ведь тот высокий мужчина, что сидит напротив господина де Тустен, на заднем сиденье коляски…

— Кто же он такой? — спросила няня, выглядывая в окошко и ища взглядом Тустена.

— Конечно же, герцог Ришелье! А меня нет дома! И некому его встретить! Говорят, он очень приятный мужчина! И рассказывает такие интересные вещи о России!