Избранное

«Ха-хай! Мой милый сын,
Мой сокол молодой!
Не хочешь слушать ты
И матери седой.

Не ржавчина ль прожгла
Адыгские сердца, —
Мой сын родной забыл
Обычаи отца!

Так пусть споет о них
Тебе старуха-мать,
Напомнит обо всем,
Что стал ты забывать.

Отец твой был тфокотль[10],
Он был могуч и прост,
В родную землю он,
Как дуб, корнями врос.

И были для него
Все пахари — друзья,
И были для него
Врагами все князья.

Ха-хай! шумит, гремит
Веселая весна,
Подснежником цветет,
Дождями льет она.

И люди вслед весне
Выходят на поля,
Где мудрых рук их ждет
Голодная земля.

Отец среди других —
Как месяц между звезд:
По пашням и лугам
Идет, могуч и прост.

Межу проложит там,
Покос отмерит тут.
Законов крепче всех
Тфокотля честный суд.

Он не ханук[11], не князь,
Но скажет — будет так!
Дрожит пред ним уорк[12],
И брат ему бедняк.

Для всех — его добро,
Прибыток нив и стад,
Веселье славит он
И сердцем гостю рад.

Привяжет он быка
К задку своей арбы.
Почуяв смертный час,
Мычит протяжно бык.

Отец твой на коне
(В руке — бурлящий рог).
К распутью едет он,
Где семь легли дорог.

Там разбивает стан
И всех, кто ни пройдет,
Зовет в простой шатер
И с ними ест и пьет.

Но день сменяет день.
Пахать пора уже,
И птицы по утрам
Токуют на меже.

Самцы подруг зовут
И яро бьют крылом,
И роет лис нору,
И пару ищет сом.

Тогда он свой хамеш[13],
Вбивая кольев ряд,
Оградой окружал,
Что всех прочней оград.

И низ он укреплял
Орешником витым,
Средину заплетал
Он грабом молодым.

Орешника верней
Для середины граб —
Разрушить тот плетень
И буря не смогла б.

Вершину заплетал
Колючим терном он,
Чтоб был его хамеш
От зверя защищен.

Чтоб ни медведь, ни волк,
Ни жадный зверь иной
Проникнуть не посмел
Туда во тьме ночной.

Несут тепло лучи,
И соки шлет земля:
С высоким тем плетнем
Сравнялась конопля.

С утра и до утра
Фазан в кустах поет.
Короче стала ночь,
Длиннее — солнца ход.

Но чем длиннее день,
Тем меньше сладкий кус —
Голодным князь встает
И злобно крутит ус:

„Забыл и честь, и стыд
Тфокотлей черный род!
Не терпит пустоты
Мой княжеский живот!“

Зовет других князей:
„К тфокотлю мы пойдем!“
И восемнадцать их
Идут к тфокотлю в дом.

Они — все на подбор —
Ленивы и жирны.
Бешметы их в пыли,
И лица их грязны.

Как тыквы, щеки их,
И щели — вместо глаз.
Князья твердят: „Тфокотль
Накормит сытно нас!“

Так говорят они,
Входя в широкий двор.
С порога твой отец
Услышал разговор.

С открытой головой[14]
Князей встречает он.
Непрошенных гостей
Надутый вид смешон.

В кунацкую зовет,
Ведет их к очагу.
Напиток у меня
Отменный — таб-либгу![15]

Сереброгорлый рог
Налит уже сполна:
Ты сколько хочешь пей —
Все не увидишь дна!

За пищей и питьем
Князья садятся в ряд.
Как стражи, бурки вкруг
Косматые стоят[16]

Текелия[17] отцу
Князья передают.
Текелия принять —
Всегда почетный труд.

Тфокотлю, знаю я,
Такой не мил почет.
Текелия от них
Отец твой не берет.

Но скрыл обиду гость.
Дрожащая рука
Забрасывает ткань
На балку потолка.

Пируют до зари
И хвастают князья.
(Недаром, знать, слыву
Хозяйкой лучшей я!)

Но вот забрезжит свет
Сквозь утренний туман —
И каждый гость лежит
Хмельным напитком пьян.

Пришел незваным князь,
Отсюда выйдет он
В одежду мертвеца
Тфокотлем облачен!

Мой сын! Ты позабыл
Обычаи отца,
Забыл, что у князей
Змеиные сердца.

Опомнись, милый сын!
Смотри, не пожалей,
Когда они придут
За головой твоей!

Подобен будь отцу,
И в час тот роковой
Их встреть лицом к лицу,
Не повернись спиной!»