Избранное

Громовые раскаты стали отдаляться. Во сне я слышу это или наяву? Я пытаюсь открыть глаза, но не могу, потому что, кажется, вся глина посольского дома облепила мне лицо. Да, это наяву, я действительно очнулся. Ни руками, ни ногами не могу пошевелить — они завалены камнями, глиной, как будто кто-то воткнул меня в землю вместо семени.

Наконец высвобождаю руки и протираю глаза: дом посланника превратился в бесформенную груду глины. Я приподнимаюсь и зову на помощь, беспокоясь не о себе, а о хозяевах, которые наверняка погребены заживо. Дождь еще капает, на мой крик никто не отзывается. Ведь люди-кошки боятся воды и ни за что не придут, пока небо не прояснится.

Окончательно выбравшись из глины, я начал как сумасшедший разгребать ее, даже не посмотрев, не ранен ли я. Тем временем дождь кончился, и все жители высыпали на улицу. Я снова позвал на помощь, люди-кошки прибежали, но встали в стороне. Пришлось долго объяснять им, что нужно спасать женщин, погребенных в земле. Люди-кошки пододвинулись ближе и снова застыли. Тут я вспомнил, что умолять их бесполезно, и стал искать деньги, которые, к счастью, оказались в кармане:

— Каждый, кто поможет откапывать, получит по одному национальному престижу!

Они оживились, хотя и не очень поверили мне. Я повертел монетой. Зеваки бросились вперед, как осиный рой, но каждый брал лишь по одному камню или кирпичу, явно стараясь на мне нажиться. Ладно, черт с ними, лишь бы помогли откопать. К тому же работа у них, как ни странно, спорилась, точно у муравьев, которые растаскивают кучку риса. Буквально через минуту из-под земли раздался голос. Я было успокоился, но тут же сообразил, что слышно одну хозяйку. Когда разобрали весь завал, я увидел, что она сидит прямо в дыре, а остальные женщины придавлены помостом и не двигаются. Я хотел помочь ей подняться, но она с возмущением оттолкнула мои руки:

— Не трогай меня, я вдова посланника! Сейчас же верните мне все кирпичи, а то я пойду жаловаться Его Величеству!

Глаза у нее были залеплены глиной, но она догадалась, что ее дом растаскивают, зная привычки своих добрых соплеменников.

Впрочем, искать кирпичи было уже бесполезно: некоторые помощники уносили горстями и землю. «Вот до чего доводит людей нищета, — подумал я. — Они считают, что лучше вернуться домой с горстью земли, чем с пустыми руками!»

Посланница соскребла со своей головы глину, обнажив поцарапанные щеки, большую шишку на темени и горящие яростью глаза. Внезапно она бросилась, прихрамывая, за одним из грабителей и с проворством настоящей кошки вцепилась ему зубами в ухо. Тот заорал и начал отбиваться, колотя лапами по ее животу. Долго они крутились на одном месте. Наконец мадам заметила одну из своих погибших девиц, отпустила обидчика, и он стрелой пустился наутек. Остальные помощники с испуганными вздохами расступились. Обняв труп девушки, старуха горько заплакала.

«Оказывается, она не лишена чувствительности!» — подумал я, но утешать ее не стал, так как вид у нее был бешеный и я опасался за собственные уши.

Вволю наплакавшись, она взглянула на меня:

— Это ты во всем виноват! Ты обрушил мой дом, а они разграбили его. Но вы от меня не убежите! Я пожалуюсь Его Величеству, и он всех вас казнит!

— Я не собираюсь убегать, — тихо сказал я. — Наоборот, я хочу помочь вам.

— Верю тебе, потому что ты иностранец. А на этих мерзавцев придется жаловаться Его Величеству. Пусть он устроит у них обыск и казнит каждого, у кого окажется хоть один кирпич! Я вдова посланника!

Изо рта у нее от ярости брызгала слюна, иногда даже с кровью. Я не знал, действительно ли мадам, имеет доступ к императору, но стал успокаивать ее, боясь, что она сошла с ума.

— Давайте сначала похороним их…

— А ты знаешь, как их хоронить? Мне хватало возни с живыми распутницами! Можешь сам ими заниматься!

Я умолк, потому что не имел ни малейшего представления о кошачьих похоронах. Взгляд посланницы стал еще страшнее: слезы в глазах, казалось, высохли от безумного огня, белки излучали какой-то фосфорический блеск.

— Дай хоть тебе пожалуюсь! — закричала она. — Я вдова посланника, дурманных листьев не ем, не имею ни денег, ни мужа, дай хоть тебе пожалуюсь!

Я понял, что старуха действительно сошла с ума: она уже забыла, что считает меня виновником несчастья, и собиралась излить мне душу.