Избранное

Глаза у Сянцзы разгорелись, он забыл даже о холоде. «Пойду! — решил он. — Попытаюсь вернуть свое!»

Он поднялся, но тут же снова лег: ему почудилось, что Лао Чэн с укором смотрит на него! Сердце его стучало. Нет! Он не может стать вором. Не может! Спасая свою шкуру, он ослушался господина Цао и уже этим провинился перед ним. Как же можно еще и обокрасть его? Нет, он этого не сделает! Умирать будет с голоду, а воровать не пойдет!

Но что, если другие обворуют хозяина? Если тот же сыщик Сунь унес что-нибудь? Все равно потом все свалят на него.

Сянцзы снова сел. Вдали залаяла собака. Нет, воровать он все-таки не пойдет. Пусть другие воруют. А его совесть должна быть чиста. Лучше станет нищим, но чести не запятнает.

Он опять лег.

Однако Гаома знает, что Сянцзы пошел к Ванам. Если ночью что-нибудь исчезнет, вина падет на его голову! Тогда ему не смыть позора, даже бросившись в Хуанхэ.

Сянцзы не чувствовал больше холода, ладони его стали влажными от волнения. Что же делать? Перебраться во двор Цао и посмотреть? На это он не решался. Он выкупил свою жизнь, отдал все свои деньги и теперь боялся снова попасть в ловушку. Но что, если дом обворуют?

Сянцзы не знал, что делать. Он снова сел. Голова его почти касалась колен, глаза слипались, но теперь он не смел заснуть.

Ночь казалась бесконечной, а Сянцзы все не решался сомкнуть глаза.

Он долго сидел так, пытаясь что-нибудь придумать. Внезапно его осенила мысль. Он принялся будить Лао Чэна:

— Лао Чэн! Лао Чэн! Проснись!

— Что такое? — Лао Чэну так не хотелось вылезать из-под одеяла! — Горшок нужен? Под кроватью!

— Проснись! Зажги свет!

— Что? Воры? — вскочил Лао Чэн, ничего не соображая.

— Ты совсем проснулся?

— Ага!

— Лао Чэн, вот моя постель, одежда, а вот пять юаней, что мне дал хозяин. Видишь, у меня ничего больше нет.

— Ну и что? — Лао Чэн громко зевнул.

— Ты видишь? Это только мои вещи. Я ничего не взял у хозяина. Видишь?

— Вижу, не взял. Мыслимо ли дело, чтобы мы, бедняки, воровали у своего хозяина? Раз нанялся — работай, не подходит работа — уходи! Чужого мы не возьмем! Так, что ли?

— Но ты видел? Тут только мое…

Лао Чэн засмеялся:

— Да полно тебе! Не замерз на полу?

— Ничего, не очень…

Глава тринадцатая

Рассвет наступил как будто раньше, чем обычно, но это лишь казалось из-за ослепительно-белого снега.

Год был на исходе. Многие накупили кур, и их кудахтанье слышалось куда чаще, чем в будние дни. Звонкое пение петухов, разносившееся над городом, довершало картину праздничного благополучия.

Сянцзы не спал всю ночь. Под утро, правда, ненадолго забылся, и ему казалось, что он плывет по реке, то появляясь на поверхности, то погружаясь в воду. На душе у него было неспокойно. К утру он сильно замерз.

Кудахтанье кур доносилось со всех сторон. Сянцзы потерял всякое терпение. Он лежал, свернувшись калачиком, и не шевелился, чтобы не беспокоить Лао Чэна. Даже кашляя, прикрывал рот одеялом. Ему надо было встать, но он терпел.

С трудом дождался Сянцзы рассвета и, когда на улице послышался шум колес и крики возниц, сел на постели. Ему так и не удалось за ночь согреться. Он встал и, приоткрыв дверь, выглянул во двор. Снега было немного, видимо, еще в полночь снегопад прекратился. Небо как будто прояснилось, но во дворе было по-прежнему сумрачно, даже снег казался серым. Он увидел свои следы, оставленные этой ночью; они все еще были ясно различимы, хотя сверху их запорошило. Чтобы заняться чем-то, он отыскал в углу веник — метлы нигде не было — и стал разметать снег. Это оказалось нелегко. Согнувшись почти до земли, он работал старательно, однако смел только верхний слой — нижний примерз к земле.

Пока Сянцзы отгребал снег к двум низеньким ивам, он весь вспотел, и ему стало немного легче. Попрыгал на месте, чтобы размяться, сделал глубокий выдох, и длинная белая струя пара повисла в холодном воздухе. Потом Сянцзы вернулся в комнату, поставил веник на место и начал сворачивать свою постель.

Лао Чэн спросил, зевая:

— Что, уже поздно?

Он вытер слезы, выступившие на глазах, достал из кармана сигарету. Только затянувшись раза два, он проснулся окончательно.

— Погоди, Сянцзы! Сейчас принесу кипятку, выпьем горячего чаю. За ночь ты, наверное, совсем продрог.

— Может, мне лучше уйти? — вежливо спросил Сянцзы.

Но тут он вспомнил все свои страхи, не дававшие ему сомкнуть глаза, и сердце у него сжалось. Куда он пойдет?

— Что ты, останься! Я угощу тебя!

Лао Чэн поспешно оделся, не застегиваясь, подпоясался кушаком и выбежал с сигаретой в зубах.

— О, да ты весь двор подмел? — удивился он. — Вот молодец! Сейчас попьем чайку!

У Сянцзы отлегло от сердца. Вскоре Лао Чэн вернулся с двумя небольшими мисками сладкой каши и множеством пончиков и лепешек, обсыпанных кунжутными семечками.

— Чай еще не готов, поешь пока каши. Ешь, ешь! Мало будет — хозяева еще дадут, не хватит — сами купим, а то и в долг возьму. Наша работа тяжелая, значит, есть надо досыта. Давай, не стесняйся!