Избранное

В белоснежной куртке и синих штанах, он мог со своей сверкающей новой коляской целый день проторчать на стоянке, не предлагая услуг пассажирам. То почистит сиденье новой голубой метелочкой, то потопает в новых туфлях на белой подошве, то походит, улыбаясь, вокруг коляски. А уж если кто-нибудь ее похвалит, он начинает хвастаться без удержу. Так он мог проболтать впустую и день и другой. Когда же попадался богатый пассажир, ноги, не в пример коляске и одежде, подводили его.

Это еще больше удручало Эр Цянцзы. Он опять вспоминал дочь и шел куда-нибудь заливать горе вином. Так он промотал все деньги, осталась только коляска.

Как-то в начале зимы Эр Цянцзы снова напился. Его сыновья — младшему было одиннадцать лет, старшему тринадцать, — увидев отца, попытались улизнуть из комнаты. Это обозлило Эр Цянцзы, и он каждого наградил затрещиной. Вмешалась жена, он набросился на нее, пнул ногой в живот, и она без чувств упала на пол. Сыновья, вооружившись один совком для угля, другой — скалкой, вступились за мать. В суматохе кто-то наступил на женщину. Наконец вмешались соседи, кое-как утихомирили Эр Цянцзы и уложили его спать.

Дети плакали, обнимая мать. Жена Эр Цянцзы пришла в себя, но подняться так и не смогла. Третьего декабря по старому стилю, облаченная в длинный голубой халат, купленный на деньги, полученные за дочь, она испустила последний вздох. Ее родные не соглашались замять дело, грозили подать в суд. Лишь настойчивые уговоры приятелей Эр Цянцзы заставили их уступить, да и то, наверное, потому, что Эр Цянцзы обещал с почетом похоронить жену и раздать ее родным пятнадцать юаней. Он занял шестьдесят юаней под залог коляски, по после Нового года решил ее сбыть: отдать долг не было никакой надежды.

Когда Эр Цянцзы бывал пьян, он даже подумывал продать кому-нибудь одного из своих сыновей, только вот охотников не находилось. Пробовал сунуться за деньгами к военному, «мужу» дочери, но тот не пожелал признать в нем тестя, а о деньгах и говорить не стал.

Сянцзы знал историю этой коляски, и ему очень не хотелось ее брать. Колясок много, к чему покупать именно эту? Она несчастливая. Ее выменяли за дочь и продают потому, что умерла жена!

Однако Хуню смотрела на это по-другому. Она считала, что купить такую коляску всего за восемьдесят юаней — дело выгодное. Коляской пользовались лишь полгода, даже лак не потускнел, да и изготовлена она известной фирмой «Дэчэн», что в западной части города. Коляски куда хуже стоили почти столько же. Как можно упускать такой случай? Кроме того, Хуню знала, что после Нового года с деньгами у всех туго и Эр Цянцзы никому не сможет продать коляску по более высокой цене, а деньги ему нужны до зарезу. Хуню сама ходила смотреть коляску, сама сговаривалась с Эр Цянцзы о цене, сама платила. Сянцзы оставалось только молчать, деньги-то не его!

Когда коляска была куплена, он ее внимательно осмотрел. Она действительно оказалась добротной, но Сянцзы не понравился черный кузов с латунными украшениями. Когда Эр Цянцзы покупал коляску, его как раз и привлекло это сочетание черного с белым. А на Сянцзы вид коляски наводил уныние: она была словно в трауре! Ему очень хотелось сменить верх, чтобы он был желтоватым, как земля, или серебряным, как луна. Хотелось, чтобы коляска имела более скромный вид. Но он не стал об этом говорить с Хуню во избежание ссоры.

Коляска привлекала всеобщее внимание, и некоторые называли ее «маленькой вдовой». У Сянцзы было скверно на душе. Он пытался не думать о своей траурной коляске, но целыми днями был с нею неразлучен. Все время ему казалось, что из-за нее вот-вот случится какое-нибудь несчастье. Иногда он вспоминал Эр Цянцзы и все, что с ним произошло, и ему мерещилось, что он возит не коляску, а катафалк, над которым витает душа умершей. Сердце его чуяло недоброе, однако пока никакой беды не предвиделось. Становилось все теплее. Люди сменили зимнюю одежду на легкие куртки и штаны. Весна в Бэйпине короткая, по весенние дни до утомительности длинны.

Сянцзы уходил с рассветом и, пробегав до четырех-пяти часов, чувствовал себя совершенно разбитым. Солнце стояло еще высоко, но ему не хотелось больше, возить пассажиров. А бросать работу было жаль. В нерешительности сидел он где-нибудь в тени и лениво зевал.

Дни тянулись до бесконечности. Сянцзы уставал и всегда был мрачен. Хуню томилась дома от скуки. Зимой она грелась у печки, слушала завывание ветра и утешалась тем, что на улицу лучше не выходить. А сейчас печку вынесли и поставили снаружи у стены под карнизом крыши. Дома совершенно не чем было заняться, на дворе — грязь, вонь, ни единой травинки. Погулять тоже не пойдешь — не на кого оставить квартиру. Даже отправляясь за покупками, Хуню старалась нигде не задерживаться. Как пчела, случайно залетевшая в комнату, она стремилась вырваться на волю из опостылевшего дома.