Избранное

А тут еще этот роскошный образец женщины! Многие качали головами, наблюдая за поведением Ласло Путника, и особенно в отношении того сорта премьерш, с которыми он появлялся на людях. Они далеко не всегда были импозантны, но зато умели играть на скрипке. По городу распространилась легенда, что госпожа Путник (Пютник) абсолютно немузыкальная особа.

Сообразно с этим эксцессы господина Ласло можно было бы расценивать совсем иначе, но никто этого не делал, просто его считали мелким негодяем. Никто, разумеется, не знал, какой шок пережил этот молодой человек: младшая сестра «королевы Бейрута» была обезображена огромным, размером с полотенце, ожогом, который, тоже как полотенце, обвивал ее бедра. Без сомнения, родители Марго Путник в Париже, также как и «королева», были об этом осведомлены. Однако брак должен был состояться, и это надувательство ничуть не затруднило столь почетное обручение. Впредь о нем просто умалчивали. Даже в тесном семейном кругу. Между la reine, когда она приезжала в Париж на улицу генерала Бёре, и ее родителями об этом обстоятельстве никогда не было сказано ни единого слова. Ни до брака Марго, ни после. Здесь очень ясно просматривается дух того времени. Разговорам почти не было места, даже между родителями и детьми.

Со временем Ласло обзавелся премьершами и потихоньку запил.

Она справлялась с этим лучше, чем он. Сознавая свою вину в том, что она не воспротивилась воле родителей, Марго оставалась единственным человеком, который не слишком сурово судил молодого Путника. Ее же семья была далека от такого рода терпимости. Но откуда родители знали о его проделках? Неужто от Марго? Ни в коем случае. Но la reine как-то внезапно нагрянула в Будапешт, она предпочла проехать через Константинополь и, воспользовавшись удобнейшим Восточным экспрессом, по пути к родителям в Париж решила заодно повидаться с сестрой. А появившись в Будапеште, в общем-то, не вовремя, она, так сказать, нос к носу столкнулась с образом жизни Ласло Путника.

К тому же всегда находятся любители посплетничать. Но Марго, доселе хранившая полнейшее молчание, встала на защиту мужа, который, собственно, им и не был.

* * *

Как муж, который, собственно, им не был, сидел Ласло с Тибором Гергейфи (Тибор несколькими годами моложе Ласло, работал en la même branche, он был сыном управляющего поместьем в Западной Венгрии — нам этот господин случайно знаком) в «чарде», как по-венгерски называется кабачок, за Швабенбергом. Если бы молодым людям вздумалось пройти или проехать еще небольшой отрезок пути, они бы добрались до весьма примечательного собрания римских древностей в Восточной Европе: эти древности обитали в маленьком музее, что находился в стороне от дороги. Но они были равнодушны к такого рода вещам.

Они сидели под старыми деревьями в тишине, без музыки, и пили красное вино «Пекарь». Жители стран Юго-Восточной Европы, где очень любят хорошо поесть, знают толк и в винах. Им всегда известно, куда можно пойти. И они умеют там проводить время без счета, без цели, которую кто-то мог бы заподозрить.

Тибор был его единственным близким другом, он умел молчать как рыба. Эта черта нередко встречается у мадьяр, она частенько поначалу производит впечатление таинственности и непроницаемости истинного востока, но вскоре уже кажется просто упрямством. Путник не был венгром, во всяком случае настоящим, скорее сербом. У всех юго-восточных наций понятия о чести зачастую бывают очень суровыми, даже опасно непреклонными. И все-таки наш Ласло давно уже не был истинным сыном своего народа, он был будапештец, дитя большого города.

— Мой дядя готов в любой момент взять меня в Бухарест, в свою фирму, сказал он.

Вечернее солнце пробилось сквозь деревья сада, лучи его вертикально легли на полуразрушенную стену дома, поток света превратился в красноватую плоскость.

— И ты все еще здесь?! — воскликнул Тибор. Риторический вопрос, риторическое удивление.

— Здесь я и останусь.

— Да ты, сдается мне, спятил, — сказал Тибор. — Тебя же просто поймали в ловушку. Твое положение, доложу я тебе, из тех, каких, собственно говоря, и вообще-то не бывает. Тебе остается только дать деру. А тут перед тобой лазейка на свободу, да что там, попросту открытая дверь. А ты хочешь остаться. Собирай вещи, поезжай в Бухарест и требуй развода. Даже закон будет на твоей стороне. Останешься здесь — считай, что вышел из игры.

— Я хочу покорить Марго, — ответил Ласло и взглянул на залитую красноватым светом стену, словно оттуда он черпал свои слова. А так как Гергейфи ничего больше не говорил, он решительно добавил: — Она единственный человек, который относится ко мне с любовью и пониманием.

— Ой, ой, ой, ой, — захныкал Тибор и отвернулся, — тебя заставили купить кота в мешке, а ты еще вообразил, что это заяц. И знаешь, Ласло, что касается понимания, то тебя понять не так уж трудно, все это просто как пара оплеух.

Тибор умолк. Он только сейчас заметил, что обидел друга.

И все-таки: Ласло упомянул о бухарестском дядюшке.

А значит, он уже вынашивал мысль о побеге.