Избранное

— Любезнейший граф, ежели теперь я попрошу вас еще немного повременить и составить общество мне, старику, неужто вы мне откажете? — (Мануэль молча и церемонно поклонился.) — Тогда соблаговолите подождать здесь несколько минут. Могу я предложить вам еще рюмочку венгерского? А покамест я не вернусь, скоротайте время, листая эту книгу. — Он поставил на столик графин с вином, мягким движением руки указал на фолиант, покоившийся на книжной полке, а затем вышел из комнаты столь же бесшумно, как появился.

Оставшись один, Мануэль взглянул в окно и на миг залюбовался открывшимся ему видом: кирпично-красные крыши, позолоченные лучами заходящего солнца, словно реяли над городом, а за самыми дальними их коньками неподвижно висела в небе кучка белых перистых облаков, пушистых, как расчесанная шерсть. Стояла ничем не нарушаемая тишина. В душе Мануэля, в неопределимой, но живейшей ее глубине, опять засияли свет и радость, озарившие все его существо, как будто бы там, прорываясь к жизни, вновь зашевелилось его потерянное детство. Он залпом выпил вино и подошел к раскрытой книге.

То, что он увидел вначале, являло зрелище необычайное и причудливое. Это было изображение дракона с длинной шеей и хвостом, с крыльями и когтистыми лапами, с тонким острым языком, торчащим из раскрытой пасти, и странно наставленными, словно для подслушивания, ушами. Над картинкой было написано:

Draco Helveticus bipes et alatus
Двуногий и крылатый швейцарский дракон

С такой поспешностью, будто он совершает весьма важное, диктуемое разумом деяние, Мануэль достал из-за пазухи карандаш, висевший вместе с лорнетом на тонкой золотой цепочке, и четко, аккуратно приписал под названием еще две строки, так что теперь над картинкой значилось:

Draco Helveticus bipes et alatus
seu contrafactura Comitissae de Partsch
portrait de la Comtesse de Partsche[59]

.

Мануэль даже не смеялся — веселый и довольный, как мальчишка, он лишь поглядел на дело рук своих и, взяв книгу с этажерки, вновь поставил ее наверх, туда, где она стояла раньше.

Вскоре за тем вернулся Кирхер, снова извинившись перед гостем за свое отсутствие.

— Я тем временем изрядно просветился благодаря сочинению, которое вы рекомендовали мне посмотреть, — заметил граф. — Но дабы не утруждать вас, я уже сам поставил книгу на место.

— Благодарю вас, мой друг, — сказал Кирхер. — Стало быть, вы уразумели, как обстоит дело с этими швейцарскими draconibus?

— Всеконечно! Теперь я это знаю досконально, тут уж не может быть никаких сомнений. Однако же вас, преподобный отец, я готов был бы слушать денно и нощно, и с какою великою пользой! Никогда не забуду я того часа, что сподобился провести в вашем музее. У меня такое чувство, будто во мне опять пробудилась страсть к наукам, каковыми я немало занимался в юности, но потом их вытеснила суровая служба.

Гость и хозяин поднялись, прощаясь.

— Среди людей столь же знатных, что и вы, сын мой, — сказал патер, немало таких, что удовлетворяют эту свою страсть, отдавая ей предпочтение перед иными желаниями, плотскими и духовными. Я же имею честь наставлять некоторых из них, будь то господа или дамы.

— Зависти достойны люди, располагающие досугом для таких занятий! воскликнул Мануэль, выходя из комнаты и понуждаемый Кирхером идти впереди него.

Хозяин дома проводил графа Куэндиаса до лестницы.

* * *

Когда Мануэль вышел из пестро расписанного дома иезуитского патера и собирался сесть в портшез, его вдруг осенило, где скорее всего можно сыскать учителя немецкого языка. Он велел носильщикам нести его мимо университета к так называемым кодериям или бурсам: то были дома для студентов, служившие кровом сынам Alma mater Rudolphina, в особенности тем из них, кто приехал в здешнюю высшую школу из чужих краев и у кого был тощий кошелек.

Бурса «У Розы» находилась невдалеке от городской стены и Бобровой башни — так называлось мощное крепостное сооружение и прилегающий к нему бастион в память о зверьках, которые в стародавние времена обитали здесь на берегу протекающей поблизости реки в своих причудливых постройках. Когда носильщики с портшезом, где сидел Мануэль, завернули за угол, они угодили прямо в гущу отчаянной потасовки: дерущиеся не обратили ни малейшего внимания на ливрейных слуг графа, которые тотчас бросились вперед, чтобы расчистить дорогу, и кричали, что здесь изволит следовать знатная особа, куда там, одного из людей чуть не столкнули в грязь. Мануэль приказал немедленно остановиться и, немало забавляясь, стал наблюдать за происходящим.