Избранное

— Ты, конечно, прав, — отвечал Хериберт и с этими словами оставил попытки что-либо объяснить Августу. Не меняя темы, он все же изменил направление разговора: — А я хочу сделать карьеру государственного чиновника и, конечно же, хорошо изучить право. Не даром же я кончаю классическую гимназию, недаром зубрил греческий и латынь. А тебе, Август, разве не жалко, поступив в Высшее техническое училище, навсегда с этим расстаться? Ведь это значит, что ты промучился напрасно.

— Не думаю, Эрибер, — отвечал Август. (Он всегда произносил это имя на французский манер.) И засмеялся. — По крайней мере мне тогда окажется легче, даже будучи инженером, стать джентльменом.

«Он очень неглуп, этот толстячок!» — подумал Васмут.

Они повернули к воротам гимназии. Почти одновременно с ними вошел и господин доктор Петшенка. Но по лестнице он поднимался очень медленно и, конечно, отстал от них.

* * *

Дональд и Хвостик покуда еще жили в свое удовольствие, а в конце зимы последний уже начал готовиться к путешествию. Конечно, не так, как более тридцати лет назад, когда он покупал сундуки и в них хранил свои сокровища, чтобы в конце концов, к безмерному удивлению земляной груши Веверка, вывезти все — в том числе даже и Феверль с Фини — к совсем близким и все же очень далеким берегам Вайсгерберштрассе. Теперь сундуки, гардероб и т. п. давно уже были ему привычны. Речь шла о другом. О маршруте путешествия, о том, чтобы наметить последовательность мест, которые они намеревались посетить.

Хвостик и теперь хотел начать свой круиз, в котором его должен был сопровождать Дональд, с Ближнего Востока, то есть в самой отдаленной точке, а не с ближайшей, иными словами, без каких бы то ни было промежуточных остановок прибыть прямо в Бейрут (и Дамаск) морем на одном из пароходов австрийского отделения «Ллойда»; на «Графе Вурмбранде», например, на «Кобре» или «Вене», что, по всей вероятности, должно было стать приятнейшим путешествием. Хвостик, можно сказать, поставил телегу впереди лошади по весьма простой причине. Он по опыту знал, что в Будапеште, Белграде или Софии существует довольно трезвая оценка возможностей Бейрута или Дамаска, а потому, когда уполномоченный фирмы возвращался восвояси с портфелем, до отказа набитым договорами и предложениями, это тоже оценивалось по достоинству, в Дамаске же составить себе представление о Белграде или Бухаресте не представлялось возможным. Итак, прекрасное путешествие на комфортабельном судне, великолепная еда и приятное общение должны были всему этому предшествовать. Хвостик уже радовался мгновению, когда «Граф Вурмбранд» отвалит от пирса в Триесте под медленно-торжественные звуки австрийского гимна, который на верхней палубе будет играть корабельный оркестр. Это всегда бывало прекрасно.

Между тем у доктора Бахлера на Колоредогассе происходил прием в честь его дочери Моники; Дональд был приглашен на этот прием тоном, исключавшим возможность отказа.

И теперь она шла ему навстречу через две просторные белые прихожие, легко и быстро; справа находилась приемная старика (все еще элегантного и молодцеватого. Нам придется наконец и о нем сказать несколько слов). Она поздоровалась с Дональдом. Они были совсем одни. Он охотно остался бы здесь, в передней, с глазу на глаз с нею. Но надо было идти вперед, и первые попались ему навстречу два бывших члена организационного комитета «Танцевальных вечеров» — Радингер и Мартинек (звучит как наименование фирмы, но это были два конкретных и разных человека). Вообще-то Дональду вскоре стало казаться, что здесь филиал Гольвицеровой виллы — говорили главным образом о вещах, Дональду (и, возможно, двум другим инженерам) не только незнакомых, но и абсолютно безразличных. А как, спрашивается, иначе мог подействовать на этих господ тщательно продуманный инженером Моникой «композитум», вернее, «антипозитум» Зигмунда Фрейда и Отто Вайнингера?

Поскольку здесь весело пили и к тому же ели с разных маленьких тарелочек, то в разговор оказались втянутыми и непосвященные, вернее, они сами вмешались в него, что, впрочем, имело следствие: их стали поучать, они же, разумеется, защищались. Таким образом создалась ситуация, пусть всего на несколько минут (прежде чем участники вновь разбились на мелкие группы), когда все без исключения были уверены, что знают, о чем идет разговор, хотя ничего об этом не знали. В средней гостиной сидело человек пятнадцать, в соседней с ней — еще несколько человек.