Избранное

Все не так просто в творческой биографии «графа де Виньи». В литературе он был не графом, а поэтом, и все его откровения и заблуждения идут в первую очередь на этот счет. У нас он долгое время был непопулярен, ибо слишком поспешно прописан по ведомству «реакционного романтизма». Наши читатели могли познакомиться только с романом «Сен-Мар», двумя-тремя стихотворениями, кочевавшими из хрестоматии в хрестоматию, и драмой «Чаттертон», давно ставшей библиографической редкостью. Лишь в последние десятилетия критика стала всматриваться в творчество Виньи внимательней — и открывать в нем большого и сложного художника, одного из самых ярких представителей романтической литературы Франции¹.

Первые шаги Виньи в литературе связаны с лирикой. Здесь он идет в ногу с временем. Начало 20-х годов ознаменовано во Франции бурным расцветом лирических жанров, и это не случайно. Только что отгремевшая эпоха революционных потрясений и наполеоновских войн не благоприятствовала развитию лирики — слишком громко говорило оружие. Виньи вспоминал позже: «К концу империи я был рассеянным лицеистом. Война царила надо всем в лицее, барабан заглушал для нас голоса учителей, и таинственный голос книг обращался к нам на языке, казавшемся всего лишь холодным и педантичным... Никакое размышление не в силах было завладеть надолго головами, беспрерывно оглушаемыми громом пушек и звоном колоколов». Крушение наполеоновской империи дало французским литераторам на первых порах иллюзию относительного затишья, возможности перевести дух, сосредоточиться — настала пора «размышлений», и именно так озаглавил в 1820 году свою первую книгу элегических стихов Ламартин, открывший тем самым эпоху романтической лирики во Франции.

Через два года выступили со своими поэтическими сборниками и двое других начинающих романтиков — Гюго и Виньи. Но если молодой Гюго еще во многом связан с декламационно-риторической патетикой классицизма, то Виньи, как и Ламартин, обращается к поэзии сосредоточения и самоуглубления. Он тоже по видимости отстраняет от себя всякую злободневность — его лирический герой, как и лирический герой Ламартина, выясняет свои отношения не столько с веком, сколько с мирозданием, историей) творцом и судьбой.

Но этот герой, в отличие от ламартиновского, не обнаженно интимен, а объективирован, эпичен; если тот по преимуществу говорит от имени своего «я», то этот не склонен к непосредственно-

цикла повестей Виньи «Неволя и величие солдата», подготовленное Б. Г. Реизовым, А. М. Шадриным и А. А. Энгельке в серии «Литературные памятники» (Л., «Наука», 1968); обстоятельную главу Н. П. Козловой о Виньи в книге «История зарубежной литературы XIX в. Часть первая» (М., Изд-во МГУ, 1979); книгу Т. В. Соколовой «Философская поэзия А. де Виньи» (Л., Изд-во ЛГУ, 1981).

му самоизлиянию. Он, как правило, облачен у Виньи в мифические и исторические одежды. Поэт будто рассказывает нам притчу, и, как в притче, действие предельно скупо, но зато оно глубоко драматично и всегда устремляется к выразительной, афористической развязке, одновременно и символической и глубоко личной. От эпики через драматизм к лирической символизации — таков поэтический канон Виньи в его лучших стихотворениях. Все бури и страсти романтической эпохи ведомы Виньи, но особенность его поэзии в том, что он хочет видеть эти страсти «обузданными», закованными в броню дисциплинированной формы. Это соответствует и столь характерной для Виньи этике стоического молчания, мужественной сдержанности. Романтизм Виньи — самый строгий среди художественных миров французских романтиков. Об этом постоянном стремлении поэта к самодисциплине и системе прекрасно сказал французский исследователь Поль Вьялланекс: «Ламартин поет, Гюго фантазирует. На долю Виньи остается композиция»^