Избранное

В вагоне не было ни души. Только двое пулеметчиков стояли

часовыми на пути по обе стороны вагона.

Я сел на железный пол и прислонился к борту. Потом, отдышавшись,

начал стягивать с себя мокрую рубаху. В эту минуту в вагон по лесенке

поднялся матрос. На нем был бушлат внакидку и бескозырка на затылке.

Он остановился передо мной, отшвырнул ногой какую-то тряпицу и быстро

заговорил:

- Этого самоварщика за борт надо, списать долой! Чего сифонил,

почему поддувало не прикрыл? Что, так не доехали бы?

Матрос плюнул в сторону, помолчал.

- Это ты про машиниста, что ли? - сказал я, стянув наконец с себя

прилипшую к телу рубаху.

- Какой он машинист? Швабра! Списать такого...

- Товарищ Федорчук, без крику! - остановил я матроса. - Машинист

да машинист... А ты где был, а все остальные? Или не ваше дело

последить, как поезд идет?

Матрос поморщился и отвернулся.

- Да послушай меня, командир, - сказал он с досадой. - Этот

самоварщик, еще когда на позиции стояли, открыл поддувало. А с

поддувалом и свой рот разявил... Ну а нам в бою разве до того было,

чтобы на паровозную трубу глядеть? Видел бы ты, как месил нас белый

гад снарядами...

- Кто же все-таки догадался прикрыть дым?

- Сам он, - матрос кивнул на паровоз. - Опомнился спустя время...

- Понятно, - сказал я. - Объявляю митинг закрытым. Вперед наука

будет. Люди как? Все целы?

Матрос махнул рукой.

- Где там целы... Двоих подстрелили.

- Как подстрелили? Убиты? Кто?

- Да нет, не убиты. Телефонист ранен...

- Который телефонист? Их двое. Ну?

- А тот, что при нас был, Гавриков. Ваш-то, Никифор Левченко,

целый прибежал.

- Гавриков... - Я припоминал его лицо. - А еще кто?

Федорчук как будто не слышал вопроса. Он круто повернулся, чтобы

идти прочь из вагона, и у него распахнулся бушлат. Матрос быстро

собрал полы, но я успел заметить, что правая рука у него на перевязи.

- Что это у тебя? И ты ранен?

- Пустяковина. - Матрос нетерпеливо дернул плечом. - Осколок. Сам

вырвал, зубами.

Он облокотился здоровой рукой на борт и задумался, глядя в поле.

Да вдруг как трахнет кулаком по железной стенке:

- Ни за что пропал человек...

Я почувствовал неладное.

- Да где, черт возьми, все люди, где команда?

- В пулеметном вагоне, - медленно проговорил матрос. - Васюка

отхаживают, смазчика... Да только не выжить ему. В грудь его

шлепнуло...

Матрос спрыгнул на землю.

Я схватил свою рубашку и побежал вслед за ним. Не помню, как я

надел рубашку...

x x x

Раненые были в пулеметном вагоне. Они лежали накрытые шинелями.

Вокруг них собралась почти вся команда. Малюга мочил бинты в ведре и

прикладывал обоим раненым на голову.

- Холодом - первое лечение, - говорил он между делом. - Мокрая

тряпка жар и болезнь завсегда вытягивает. А вот ежели бы глины с

болота достать - еще бы лучше...

Увидев меня, все посторонились. А каменотес бросил бинт в ведро и

посмотрел на меня выжидающе, как будто хотел спросить: "Ну что ты,

командир, теперь делать прикажешь?"

Я присел на корточки возле раненых и сказал:

- Потерпите маленько, товарищи, мы сейчас в лазарет вас доставим.

Там и койки удобные будут, и белье чистое, и доктор...

- Спасибо, товарищ командир, - ответил, чуть улыбнувшись,

телефонист.

А смазчик молчал. Лицо у него было темное от жара, глаза

полузакрыты. Видно, плохо было ему. Мне показалось, что Васюк никого

вокруг не видит и не слышит. Но вдруг он приподнял голову и зашевелил

запекшимися губами.

- Матвей Иванович, ты здесь? - позвал он матроса. - Подойти

поближе... Матвей Иванович, скажи правду: выживу?

- А чего ж тебе не выжить? - сказал матрос громко. - И выживешь,

и опять тебя к правилу поставят, ежели только захочешь. А не захочешь

- командир другое дело даст. Нам с тобой помирать еще никак не время.

Делов много...

Я поднялся и тихонько вышел из вагона.

У окна паровозной будки сидел машинист.

- Больше чтоб не сифонить. Как хотите управляйтесь, но в другой

раз чтоб не было дыму! - сказал я ему.

Машинист растерянно закивал и сразу убрал голову в будку. Надо

было, не задерживаясь, доставить раненых в тыл и сдать в лазарет

бригады. Да и по времени пора было уходить: каждую минуту мог

прорваться сюда бронепоезд из Проскурова.

Я подумал, не разрушить ли за собой путь. Так и подмывало меня

подсунуть под рельсы пироксилин и отрубить дорогу вражескому поезду.

Но я воздержался: вытребуют нас на позицию, так самим и придется

починять путь. Намаешься.

Но что-то все-таки надо было сделать с рельсами... Развинтить

болты на рельсах - вот что! Этого вполне достаточно.

Я выслал вперед несколько человек из команды с инструментом

(инструмент на паровозе взял), и ребята под руководством нашего

железнодорожного слесаря, замкового, в пять минут сделали дорогу для

белогвардейцев непроезжей. А отвинченные болты, гайки и другие

крепления рельсов взяли с собой, чтобы, когда потребуется, все

поставить на место.

Все сели в вагон.

- На полный ход, назад! - махнул я машинисту.

Поезд тронулся почти без дыма.

Глава шестая