Избранное

Погиб наш смазчик, наш кок и правильный, товарищ Васюк.

Тяжело раненный в грудь, он не протянул и до лазарета. В лазарет,

на койку, доктор принял только телефониста.

Похоронили мы смазчика в поле, у полотна железной дороги. К

могиле его привалили камень и помазали камень черной краской из его же

баночки - больше нам нечем было отметить могилу товарища. Дали залп из

винтовок и снова двинулись вперед, ожидая приказаний. Гул орудий,

доносившийся от Проскурова, показывал, что там уже завязалось дело не

на шутку.

И верно: едва только мы вернулись с бронепоездом на наше прежнее

место и только-только успели разгородить путь от загромоздивших его

телеграфных столбов, как нас уже опять ввели в бой. На этот раз

приказание нам привез конный ординарец комбрига. "Изготовиться к

стрельбе, - писал комбриг на клочке бумаги. - Отражать орудийным огнем

пехоту противника в случае ее появления со стороны Проскурова".

- Ох и сумрачен комбриг, - шепнул мне ординарец, покачав головой.

- А что такое?

- Телеграмма получена вот только что. От армии командующего, из

Киева... Любой ценой, говорит, а чтобы дальше Петлюре да гайдамакам

ходу не было. Чтобы как отрублено!.. А где у нас, если разобраться,

сила?

Ординарец тянулся поговорить со мной, и я видел, что не от

праздности. В такие минуты люди пустых слов не говорят... Но мне было

не до этого.

- Езжайте, езжайте, - заторопил я его, обрывая разговор. - Вот

вам расписка, езжайте!

Ординарец уехал.

Я вскарабкался по откосу на холм и окинул взглядом знакомую уже

долину перед городом. За какой-нибудь час тут все переменилось. Дым

стлался над полем, всюду рвались снаряды, стучали невидимые пулеметы,

и от непрерывного потока пуль казалось, что в воздухе звенят, лопаются

и снова звенят перетянутые струны...

Вправо и влево от меня, по обе стороны железной дороги, лежали с

винтовками наши бойцы. Цепь их растянулась по гребням холмов.

Все посматривали в сторону Проскурова. Некоторые красноармейцы

переползали с места на место, забираясь за камни и бугорки. Другие

сами устраивали себе укрытие от вражеских пуль: не поднимая головы,

они вырубали под собой дерн маленькими лопатками и из дерна складывали

кучки - брустверы.

Я увидел на многих бойцах свежие, наскоро сделанные и сочащиеся

кровью белые повязки.

"Уже побывали в атаке... - догадался я. - Не вышло, значит,

Проскуров остался у врага... А теперь будет еще атака, да не одна".

Я крикнул с холма вниз Малюге, чтобы он приготовился к бою.

Артиллерист принял команду и в знак этого помахал мне своей

шляпой.

Сверху я видел весь наш поезд, до мелочей, увидел даже нагар в

широкой паровозной трубе. Держит теперь машинист порядок, не дымит.

Услышав мою команду, из полувагона выскочил Никифор с телефонным

аппаратом.

- Туда же линию, к наблюдательному? - спросил он, разбирая

провода.

Глянул я... А где же деревья, где клен?

В полуверсте от меня, на месте рослых ветвистых деревьев, торчали

только расщепленные колоды, и вся земля вокруг была изрыта снарядами.

Это все, что осталось от моего наблюдательного пункта...

"Куда же мне взобраться?"

Но мне не дали размышлять.

Вдруг по цепи бойцов пронесся сдержанный говор:

- Уже в контратаку поднялись...

И тут же приказание командира:

- Вразброд не стрелять! Ударим залпом!

Я глядел на быстро приближавшихся вражеских солдат и, сам не зная

почему, не в силах был оторвать взгляда от этого страшного зрелища.

- А ты чего маячишь тут? - закричали на меня с разных сторон. -

Ложись!

Уже лежа, нацелив бинокль, я уткнулся взглядом в знамя, которое

поднял и развернул над головами атакующих дюжий парень с голой грудью.

Половина знамени голубая ("блакитная" - по-украински), половина

желтая... На солнце засверкали широкие, заграничной выделки,

примкнутые к винтовкам, штыки-кинжалы...

На миг все затихло.

Я услышал свое хриплое от волнения дыхание. И вдруг справа,

слева, из-под кустов, из-за камней рванули по петлюровцам молчавшие до

того пулеметы.

"Та-та-та-та-та!.." О, эти звуки показались мне прекрасной

музыкой! А соседи пехотинцы даже повскакали из травы, в которой

укрывались. Но резкое слово командира - и бойцы опять залегли.

А пулеметы делали свое дело. Вот получивший пулю петлюровец

завертелся волчком и хлопнулся задом наперед. Вот другой, третий,

четвертый повалились ничком...

- Огонь! - рявкнул мне в ухо подбежавший с бронепоезда матрос и

сунул в руки жестяной рупор. - Связной от Теслера передал: "Огонь,

прямой наводкой!"

И я начал командовать прямо с холма. Гаубица била частым огнем,

но я от волнения едва различал, где падают мои снаряды. Я видел

разрывы, видел, как от пламени и дыма шарахаются целыми толпами

вражеские солдаты, но ведь били по ним и наши полевые батареи. А там

артиллеристы классные, и, конечно, они-то и наносили подлинный урон

врагу.

Но петлюровцы не дрогнули. Вот они прибавили шагу, вот уже они

совсем близко... Наконец-то наши команды к встречному бою...

- Вперед! За Советы!

- Ура-а-а-а!..