Избранное

Хмельник был удобен и, так сказать, в оперативном отношении.

Отсюда короткий бросок на автомашине - и мы в областном центре

Подолии, в городе Хмельницком (бывшем Проскурове).

Взволнованный предстоящим путешествием в свою юность - в годы,

которые сделали меня борцом и всю мою жизнь наполнили ощущением

счастья, - садился я в поезд в Ленинграде...

Вот и Украина. Проезжаем станцию Коростень. Разумеется, теперь не

узнать тупичка, в котором одно время располагался в вагонах штаб нашей

44-й дивизии. Вдруг вспомнился Николай Александрович Щорс. Кажется на

станции Жмеринка начдив сделал нам крутую ревизию... Подъезжает к

бронепоезду всадник. Все на нем ладное, как на картинке, - и шинель, и

ремни. Выбрит, аккуратно подстриженная темная бородка.

Мы на бронепоезде насторожились: какое-то начальство. Про Щорса

знал на Украине каждый, и мы гордились тем, что вместе с бригадой

вошли в состав его прославленных войск. Но бронепоезду от рождения еще

и месяца не было; знали комбрига Теслера, а начдива в лицо еще не

видали.

Внезапно из-за спины всадника вынырнул ординарец, конь его перед

стенкой броневагона взвился на дыбы.

- Кто тут командир? Докладайте Щорсу! - И вскачь обратно.

Я мигом ссадил из пульманов свободных от боевой вахты людей,

построил их, скомандовал "смирно", отдал начдиву рапорт.

Начдив поздоровался, мы более или менее дружно ответили.

Наступила пауза, всегда в таких случаях загадочная.

Щорс поглаживает по холке своего коня и всматривается в нас,

окидывая каждого с ног до головы. Под изучающим его взглядом бойцы

даже шевелиться начали, как от щекотки.

А лицо у начдива все более недоумевающее. Все строже становится

лицо.

- Кого это я вижу, интересно? - заговорил Щорс и совсем не

по-военному, с комической ужимкой, развел руками: - Неужели советские

бойцы?.. Нет, это какие-то голодранцы на бронепоезде!

Я с обидой подумал: "За что он нас?" На станции Жмеринка мы

ошалели в боях. Огромный железнодорожный узел - и со всех направлений

теснит враг... По нескольку раз в сутки приходилось гонять бронепоезд

по станционному треугольнику, чтобы повернуть его головным пульманом

то на одесское направление, то на волочиское, то на

могилев-подольское... Отовсюду требовали гаубичного огня! Тут не

только поесть вовремя - мы в этих боях разучились спать ложиться...

Обтрепалось и обмундирование: ведь на бронепоезде что ни шаг -

железо, острые углы.

Щорс выслушал мои объяснения, усмехнулся, снял фуражку, нащупал

что-то внутри...

- Железо, говорите, виновато? А про это солдатское железо забыли,

товарищ командир?

Гляжу - в руках у него иголка с ниткой. Подержал он ее перед моим

носом и убрал опять в фуражку.

С этим и уехал.

Тут у нас, откуда ни возьмись, сразу нашлось время попортняжить,

мало того - даже простирнуть одежду, перепачканную на бронепоезде в

масле и смазке.

А вот другой случай... Это был секрет начдива, который раскрылся

для меня лишь в тридцатых годах, притом случайно.

Ленинград. Дом писателя. В гостях у нас военные. Выступает

артиллерист, ветеран гражданской.

Слушаю его и с трудом заставляю себя усидеть на месте: да мы из

одной с ним дивизии, из 44-й!

Во время перерыва я подошел к артиллеристу.

- С "Гандзи"? Да как же мне не знать "Гандзю"! Вот вы где у меня

сидели! - И он, рассмеявшись, похлопал себя сзади по шее. - И что это

Щорс с вами цацкался - до сих пор понять не могу. Из меня, батарейца,

няньку сделал, ей-право. Словом, велено было держать одну из пушек - а

их у меня было всего-то три - специально для страховки "Гандзи":

выручать вас, чертей, своим огнем, когда в бою зарветесь...

Разумеется, по секрету от вас.

Я был глубоко взволнован этим боевым товариществом, этой

чуткостью сурового начдива.

- Полковник, неужели вы серьезно?

- Да уж куда, браток, серьезнее - личный приказ Щорса!

...Ночь, пассажирский поезд. В купе все спят. Даже колеса вагона

постукивают дремотно. А мне не спится, сижу у окна.

Миновали Коростень, Житомир, теперь будет Казатин.

Казатин... И снова оживает в памяти девятнадцатый год.

Казатинский узел в лихорадке эвакуации. В сторонке от вокзала

скромный вагон - из тех коробок на колесах, в которых в царское время

возили пассажиров по "четвертому классу", то есть вповалку.

Вызванный с бронепоезда, испытывая приятный щекочущий холодок от

острых переживаний только что выигранного боя, я поднялся в вагончик,

узнав по тянущимся от станционного телеграфа проводам, что здесь штаб

нашей бригады.

Стало немножко грустно, что не увижу Теслера. Он был отозван

Москвой - кажется, в Латышскую дивизию.

Но вызвали меня сюда, в штаб, как оказалось, по распоряжению

Теслера.

Уезжая, комбриг заготовил наградной лист.

Бронепоезд "Гандзю" он представил к ордену Красного Знамени.

Вот выдержка из наградного листа:

"...Бронепоезд "Гандзя" не раз достигал колоссальных успехов,

благодаря храбрости его бойцов и командования и преданности делу

рабочих и крестьян. В августе 1919 г. значительная часть войск