Читаем Избранное полностью

жмеринского направления (около 10000 штыков) была разгромлена

Петлюрой. Бронепоезд "Гандзя" прикрывал это отступление, и благодаря

ему удалось избежать окончательного разгрома и было спасено около 16

составов (поездов по 40-45 вагонов). Под Винницей Петлюрой фланговым

ударом вся группа красных была разбита, несколько бронепоездов

захвачено в плен... Бронепоезд "Гандзя" был окружен, в результате

ожесточенных боев он прорвал неприятельское окружение, отбил у Петлюры

два наших бронепоезда и, увлекая за собою остальные части, разгромил,

в свою очередь, войска Петлюры..."


x x x


Перестук колес. Мерный, усыпляющий.

Где-то здесь станция Попельня. Поединок с Богушем, который мы

выиграли, но какой ценой! Все мы на "Гандзе" едва заживо не сгорели...

Интересно бы посмотреть, что теперь на обширной равнине. Тучные

пшеничные поля, с колосом тяжелым, как патрон дроби? Или темно-зеленые

плантации сахарной свеклы? Или, наконец, здесь, где гремело и рушилось

в бою железо, раскинулись колхозные сады? Воздвигнут завод?..

Интересно бы взглянуть, какова нынче Попельня.

Я приподнимаюсь на койке, но сквозь оконное стекло ничего не

видать. Оно мутно-белое, непрозрачное от падающего с потолка света.

Выключаю в купе ночник, однако стекло остается непрозрачным -

теперь уже от мрака ночи.

Уговариваю себя поспать. Хочется выглядеть свежим: ведь встречать

меня будут бывшие бойцы - и не просто как соратника, а как командира

бронепоезда. Значит, держи марку!

Заснул, оказывается. Да как крепко.

Меня трясут за плечо:

- Винница... Гражданин, вы просили разбудить. Вставайте, через

пять минут станция.

Ошалело вскакиваю. Наскоро привожу себя в порядок и с чемоданом

выхожу в тамбур. Серое туманное утро. Сентябрьский сквознячок

заставляет поеживаться. А может быть, мурашки пробежали от волнения, в

котором я сам не хочу себе признаться?

Так или иначе, приближалась удивительная, словно из сказки,

минута - встреча стариков, расставшихся юнцами.

Поезд замедляет ход. Передо мной - вокзальные часы. Пять утра.

На перроне, кроме железнодорожников, никого. Но вот двое в

кепках: плотный, самоуверенного вида, и рядом с ним - маленький,

щупленький.

В плотном узнаю Кришталя: он успел побывать у меня в Ленинграде.

- Вот Григорьев! - показывает он на меня. - По книжке - Медников.

А это Крысько! - показывает он на своего соседа.

Мы оба таращим глаза, но не узнаем друг друга - вот что делают

годы...

- Николай Федорович!

- Иван Васильевич!

Целуемся. Крысько прижимается ко мне, и оба мы замираем - птенцы

"Гандзи".

У вокзала поджидала нас легковая машина.

А через час, проведенный в дороге, меня торжественно на крыльце

своего дома приветствовала "дружина" Ивана Васильевича - Вера

Андреевна.

Следом за мной, поездом из Харькова, приехал полковник-инженер

Филиппенко. Он и Крысько перемигнулись, встали рядом и, сдерживая

смех, гаркнули:

- Товарищ командир, вы телефонистов спрашиваете? Вот они,

телефонисты!

Да, вот так именно приспели мне на выручку два дружка - бойкие,

ловкие и одинакового роста: чернявый Филиппенко и русоволосый Крысько.

Под смех присутствующих пришлось и мне войти в роль.

- Но вы же пулеметчики! - выразил я сомнение, как и подобает

командиру.

- Пулеметчики, - кивнули оба. - Но можем и линию проложить.

- Тогда за дело, ребята!

- Есть станция, - доложил Филиппенко и прицелился вилкой к

красным, как закатное солнце, соленым помидорам.

- Есть заземление, - добавил Крысько, помогая жене в хлопотах у

стола.

- Есть огонь - добра горилка! - зычным голосом артиллериста

завершил доклады Кришталь.

И все мы подняли чарки.

За столом было много радостных воспоминаний, были и минуты

молчания. Поминали погибших.

Здесь я впервые твердо узнал, что Федорчук погиб.

Как видно, я не успел справиться с собой - и горечь утраты

тяжелой печатью легла на мое лицо. Вера Андреевна глянула на меня и

заплакала. Потом наполнила мою чарку и велела мне отдельно, особо

помянуть матроса.

Выяснилось, что Филипп Яковлевич Басюк (Федорчук) - уроженец не

дальних отсюда мест. Найдутся, возможно, и родственники.

И мы, ветераны "Гандзи", порешили: собрать все, что может

восстановить память о нашем геройском моряке.

- Еще одно сообщение... - начал было Крысько и замялся. Шепнул

что-то Филиппенко. Оба заулыбались.

- Вижу, - говорю, - хлопцы, дулю мне готовите?

- Дуля кисловатая, - рассмеялся Филиппенко.

А Крысько:

- Угадайте, про кого разговор?

"Кого же, - думаю, - мне преподносят под видом кислой дули? С

бойцами на бронепоезде я ладил, меня уважали... Стоп, уж не намек ли

на Малюгу?"

Так и есть - угадал. Значит, жив, бородач! Любопытно, как-то мы

встретимся.

Встали от стола. Пошли пройтись по Хмельнику. Ивана Васильевича

Крысько здесь знает каждый. Еще недавно он был в Хмельнике

заместителем председателя исполкома.

И сразу почувствовали, что городок сегодня чем-то приятно

взволнован. Заходим всей гурьбой в парикмахерскую - и происходит

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман