кузнечный молот, на плуг, на рычаг в будке паровоза.
Страна переходила на мирный труд.
Котовский, как и многие другие военачальники, распрощался со
своими соратниками. Многие из них, расставаясь с любимым командиром,
плакали.
И захотелось Григорию Ивановичу каждого своего бойца проводить
как сына. Надумал Котовский одарить всех памятной грамотой. Пригласил
художников, сказал, какой он хочет на грамоте рисунок.
Так и нарисовали. Скачут боевые кавалеристы в буденовках,
преследуя врага,- скачут только вперед.
Памятную грамоту получил каждый демобилизованный. На
торжественном собрании кавалеристов.
- А дальше, - спрашиваю, - что было?
- Дальше проводы. Прощальный завтрак по-походному. Григорий
Иванович присаживался то к одному, то к другому бойцу, угощался вместе
с нами.
Кончился завтрак. Вперед вышел штаб-трубач. Блеснула медью труба,
и ветерок шевельнул нарядные на ней кисти. Трубач сыграл сбор.
Демобилизованные кинулись седлать лошадей.
Прискакал верхом Котовский. В бой он выходил только на белом
коне, этот же боевой конь был под ним и сейчас.
Котовский привстал на стременах и скомандовал - зычно и протяжно,
как принято в кавалерии:
- По ко-о-о-ня-я-ям!..
Демобилизованные мигом - все, как один, - вскочили в седла.
Заиграл оркестр, вынесли боевые знамена, и всадники, построившись
в колонну, двинулись вслед за своим командиром корпуса. Умолк оркестр.
После кавалеристы лихо спели "Яблочко". А как голоса умолкли, слышен
был только дробный перестук копыт на дороге. Так и чередовались в пути
- оркестр, песни да перестук копыт.
Но вот и вокзал. На площади перед вокзалом демобилизованные
спешились.
Держа лошадей в поводу, построились в шеренгу.
Напротив, лицом к ним, тоже в шеренгу встали новенькие.
Раздались слова команды - и каждый демобилизованный передал коня
начинающему службу молодому бойцу.
Еще команда - теперь демобилизованные сняли с себя карабины и
передали молодым.
По последней команде новички получили от уходивших товарищей
сабли и шпоры.
Потом был митинг. Котовский на митинге сказал:
- Не забывайте, товарищи демобилизованные, своих эскадронов.
Пишите нам. И знайте: мы идем охранять границы наших трудовых
республик... А если враг навяжет нам новые битвы, знай, боец: мы снова
будем вместе на конях!.. И - только вперед!
Да здравствует Красная Армия!
Да здравствует непобедимый Второй кавалерийский корпус!
...Трудно описать последние минуты расставания бойцов гражданской
войны с любимым командиром... Сам Котовский несколько раз прикладывал
платок к глазам.
А над площадью катилось и перекатывалось неумолчное "ура".
Станционный сторож ударил в колокол. Пора было садиться в вагоны.
И в тот же миг из карабинов прогремел троекратный залп. Команду к
салюту подал сам Котовский.
Поезд удалялся и удалялся от станции, но бойцы, прильнув к окнам,
долго еще видели Григория Ивановича с поднятой в прощальном
приветствии рукой.
САПЕР РЕБРОВ
РАССКАЗ
I
Это было в 1920 году. Буденный со своей конницей преследовал
отступавших белогвардейцев. Красные войска так их потрепали, что
теперь белогвардейцы уклонялись от боя. Они уходили все дальше и
дальше на юг, рассчитывая получить там подкрепление.
Надо было нагнать их, дать бой - и разгромить.
Буденновцы совсем уже стали настигать белых, но те успели
переправиться через реку и взорвали за собой большой новый мост.
Что было делать? Строить новый мост? Это слишком долго - белые
совсем уйдут. Починить взорванный мост? Не меньше надо времени.
И Буденный решил переправить свою Конную армию, со всеми пушками
и обозом, по ветхому деревянному мосту. Этот мост стоял заколоченный,
по нему давно уже никто не ездил.
II
На мост вытребовали команду саперов.
Пришли саперы, осмотрели мост. Глядят - мост дырявый, надо
чинить.
А у сапера инструмент всегда при себе - в походном чехле за
спиной. Достали саперы топоры, пилы и принялись сдирать с моста гнилые
доски. Содрали гнилые, настлали новые. Где надо, и бревна переменили.
Закончили работу и присели отдохнуть.
- Ну как, Ребров? Теперь переправятся? - спросил один из них
старшего в команде.
Ребров был сапер опытный. За свою красноармейскую службу он не
один мост починил. И если уж Ребров скажет: "Переправятся", - значит,
смело пускай на мост и пехоту, и кавалерию, и пушки.
Но на этот раз Ребров ничего не сказал. Он медленно сдвинул на
затылок свою шапку-буденовку и стал смотреть с моста на реку.
Широкая река была скована льдом. Но уже грело весеннее солнце,
снег по берегам сошел, и дело близилось к ледоходу. Лед уже темнел, из
белого стал сизым, и посреди реки во льду протаяли широкие полыньи.
Там чернела вода.
- Этот лед и суток не простоит. Сегодня тронется, - вдруг сказал
Ребров.
В команде встревожились.
- Как же быть теперь, а? - заговорили саперы. - Ведь мост едва
держится... Сломает его, обязательно сломает льдинами!
Тут к Реброву подошел старый бородатый сапер.
- Гонца надо к буденновцам послать, - сказал он. - Давай я
сбегаю. Может, еще успеют переправиться!