Избранное

Путиловский слесарь, клепальщик с судостроительного, и ткач, и

булочник, и железнодорожный машинист - множество рабочих приобщилось в

эти дни к искусству ваяния.

Вначале только уважительно глядели, как под пальцами скульптора

словно бы оживает глина, а потом порадовали его и толковыми советами.

- Кстати... - и Сергей Александрович притронулся к плечу

Домокурова, как бы требуя особенного внимания к дальнейшему. - Вот

бывает так: лепишь, лепишь, а для полноты образа, чувствуешь, чего-то

недостает. Начинаешь искать это "нечто" - ощупью, наугад. Рождается

одна деталь, другая, третья... но чувствуешь - не то, все не то.

Ужасно это мучительное ощущение - бесплодность, хоть бросай работу.

Когда лепил Ленина, - продолжал скульптор, - не получалась правая

рука. Ну никак. Жест вялый, невыразительный... А ведь Ильич на площади

был счастлив встречей с дорогим его сердцу питерским пролетариатом. А

речь его - это же призыв к историческому перевороту в судьбах

человечества!

Евсеев, разволновавшись от воспоминаний, пошел вышагивать по

комнате. Внезапно остановился:

- Дайте вашу руку.

Сергей Иванович протянул правую, стараясь воспроизвести положение

руки на памятнике.

- Так, - сказал Евсеев, - похоже. Но главное не уловили. Сложите

пальцы дощечкой, а большой оттопырьте. - И он, схватив ладонь

Домокурова, резко скосил ее вниз. - Вот этот энергичный ленинский

жест! Я уловил его здесь, у одного из рабочих, который заговорил со

мной, - о чем, уже не помню. И меня как осенило.

Появился Щуко. Владимир Алексеевич несколько раз заставлял

рабочего воспроизводить этот жест - такой скупой и вместе с тем

удивительно полновесный.

"Великолепно, великолепно, - шумно радовался академик, -

наконец-то решение найдено. Именно так надо поставить руку и никак

иначе!"

Не менее счастлив был и сам рабочий. Он много раз слышал Ленина

на митингах и незаметно для себя перенял жесты Ильича, которые,

врезавшись в память, стали его собственными жестами.

x x x

У выхода из мастерской стоял объемистый деревянный ларь. В нем -

сухая глина.

Домокуров придержал шаг и вопросительно взглянул на Евсеева.

- Да, это та самая, - кивнул скульптор. - Рассыпана после того,

как была отлита гипсовая форма... Правда, не вся - ларь с тех пор не

раз пополнялся... - Он пошарил в ларе. - Вот вам комочек на память! А

о чертеже не беспокойтесь, - напомнил Евсеев. - Вот выберу время...

- Сергей Александрович, а от кого вы получили чертеж?

- О, это я отлично помню! - оживился скульптор. - Это было так.

Владимир Алексеевич Щуко забежал и, даже не садясь (он всегда такой

стремительный), облокотился о край стола и нарисовал на листке бумаги

круглую башню, а сбоку как бы два крылышка. Сказал: "Интересная

деталь, сделайте".

- А где он сам узнал про крылышки?

Лицо добрейшего Сергея Александровича стало строгим. Он даже

выдержал паузу - для внушительности:

- Помилуйте, спеша, заехал академик... Главный руководитель по

сооружению памятника... С моей стороны было бы бестактностью задавать

не относящиеся к делу вопросы. Я лепщик - и не более того.

Впрочем, Евсеев не умолчал, что он и Щуко - старинные друзья.

"А вот это кстати, что друзья", - подумал Сергей и попросил

познакомить его с академиком. Как сотрудника музея.

- Отчего же, можно... - Евсеев подкрутил усы. - Только как это

сделать? Владимир Алексеевич в Москве. Строит библиотеку имени Ленина.

Возле Румянцевского музея, где Владимир Ильич брал книги...

Домокуров не стал откладывать дела. Взял у Евсеева

рекомендательное письмо и вместе со своим отправил в Москву.

В приподнятом настроении Сергей вернулся от скульптора домой.

Снял с полки тетрадку в твердом переплете, сел к столу и, старательно

вырисовывая буквы, записал в тетрадь на отдельной страничке примету

броневика:

ПАСПОРТ

бронеавтомобиля, с которого в 1917 году

у Финляндского вокзала

выступал Владимир Ильич Ленин

Примета Э 1: башня со щитками.

Вскоре пришел ответ из Москвы. Академик Щуко новых сведений не

прибавил, но в письме была названа фамилия: Фатеев Лев Галактионович.

Щуко рекомендовал Домокурову обратиться к этому человеку.

x x x

Совещание в Смольном, на которое был приглашен Домокуров, как

выяснилось, состоится на третьем этаже, в Лепном зале.

Смольный!

Домокурову уже случалось здесь бывать. Но всякий раз, вступая под

его старинные своды, он в волнении испытывал потребность хоть

несколько мгновений побыть наедине со своими мыслями, чувствами. Вот и

сейчас, рассчитав время, он задержался на втором этаже и медленно

пошел по коридору.

Коридоры в Смольном как бы прорезаны в толще здания, лишены

дневного света и на всю свою огромную длину освещены электричеством.

Впрочем, во втором и в третьем этажах каждый коридор заканчивается

окном, выходящим на улицу.

Но это, конечно, не источник света; лишь в ранний утренний час

или в час заката в коридоры заглядывают лучи солнца, и тогда

навощенный паркет сияет золотистой дорожкой.