Избранное

- Ну, так в случае чего... Я ведь не пассажиром первого класса к

вам сажусь, - сказал матрос. - Помогу, чем могу. Снаряд подать или что

- на это-то у меня ума хватит.

Железнодорожники потянулись к яблокам - и вдруг так и замерли с

протянутыми руками... Из-за города докатился раскат орудийного

выстрела.

- Повесточка... - пробормотал матрос. - Начинается!

Все бросились к винтовкам. Я перетащил свой мешок поближе к

пушке, чтобы держать его на виду.

Снова гул и грохот. Над вокзалом заметались в воздухе

перепуганные птицы. Еще выстрел. Еще... И артиллерия стала бить уже не

умолкая.

Вот он, бой! Сколько уже раз я слышал на утренних зорях эти

медлительно-торжественные, открывающие бой удары наших батарей, а

всякий раз переживаешь их заново... В неясной тревоге замирает сердце.

И вместе с тем неистребимая радость жизни, и задор, и острое желание

сойтись грудью с врагом влекут вперед, туда, где завязалась схватка, и

в нетерпении ждешь приказа...

- Эх, братишка! - Я со всего маху хлопнул матроса по спине. -

Будет дело!

Он пошевелил под бушлатом лопатками и крякнул.

- Наши бьют, - сказал он, - прежде тех начали...

К матросу подскочил смазчик:

- А откуда ты знаешь, что наши? Кто тебе сказал?

И, не дожидаясь ответа, смазчик прислонил винтовку к колену и

начал торопливо и неумело заталкивать патроны в магазин.

- Да сам разве не видишь? - сказал матрос. - Разрывов-то нет,

чисто над городом.

Он взял из рук смазчика винтовку, зарядил, поставил на

предохранитель и подал ему.

Все кругом зарядили винтовки и стояли как в карауле, не зная, что

делать дальше.

Матрос потянулся и зевнул:

- А кто у вас, ребята, обед варит? Кок есть?

Я быстро взглянул на него, думая, что он это для шутки сказал. Но

лицо у матроса было деловито-серьезное.

Кока, понятно, не оказалось.

- Э, братцы, без кока дело не пойдет, - сказал матрос. - Это вам

не на берегу - воевать поплывем!

Пошутили, посмеялись - и выбрали в коки смазчика.

- Вот так и будет, - скрепил решение матрос, - ему это как раз с

руки: и буксы помажет, и в кашу сальца положит. Только смотри, кок, не

путай, какое сало в буксы, какое в кашу класть!

Матрос пошарил по углам вагона, отыскал там в барахле два целых

мешка, встряхнул их и взял под мышку.

- Давай пойдем, кок, грузиться. Я при тебе баталером буду.

Оба спрыгнули на перрон.

- А вы не задерживайтесь в городе очень-то! - закричали им вслед

железнодорожники. - Мало ли, приказание может выйти или еще что!

- Успеем, - сказал матрос. - Паровоза вон даже нет, никуда вы без

нас не уедете!

И оба ушли через вокзальную дверь.

Между тем артиллерийский гул все нарастал. Стекла в окнах

выбивали дробь и жалобно пели.

Над городом уже начали вспыхивать облачка неприятельских

шрапнелей. Какой-то снаряд грохнул совсем близко между домами.

В вокзале выпало стекло и разбилось.

- Ведь вот что выделывает, окаянный! - Железнодорожники

уставились на черную дыру в окне.

"Что же это, - думаю, - командир-то? Пора бы ему".

В эту минуту снаружи вагона послышался шорох.

"Командир! Легок на помине..."

Я подскочил к борту, чтобы показать командиру лесенку наверх, а

навстречу мне над бортом поднялась крестьянская соломенная шляпа с

широкими полями - капелюх. Из-под шляпы глянули темные настороженные

глаза.

Человек в шляпе постоял снаружи на лесенке, обвел всех глазами,

потом показался уже до плеч.

К нам в вагон забирался какой-то пожилой бородатый человек -

борода у него была почти черная, а на бороду скобой свисали рыжие,

словно медные, усы. Одет он был в домотканую рубаху из суровья, с

украинской вышивкой.

Я ждал, что будет дальше.

А он уже проворно вскинул на борт ноги и спрыгнул в вагон,

шлепнув подошвами о железный пол. Он был в калошах на босу ногу. В

руках бородач держал кочергу.

Вскочив в вагон, он сразу обернулся и крикнул еще кому-то за

бортом:

- Влазь!

Через борт перевалился здоровенный парнище с круглой стриженой

головой. На нем были порыжевшие сапоги и латаная розовая рубаха.

Парень встал, глянул на людей, на пушку - и заробел, прижался к борту.

- Не обидят, дура. Бачишь, тут свои, товарищи, - сказал бородатый

и, переложив кочергу из правой руки в левую, стал обходить всех,

здороваться.

- А вы кто такие? - остановил я старика. - Чего тут надо?

Документ!

Старик, не говоря ни слова, закивал согласно головой, сразу сунул

кочергу молодому и полез себе под рубаху. Долго рылся он в каком-то

потайном кармашке на груди, наконец вытащил документ. Я расправил

затертую бумажку. "Предъявник цього..." - стал я читать. В документе

было сказано, что это селянин, из середняков, теперь погорелец. Хату и

двор его со всем добром сожгли весной петлюровские банды.

Я был смущен тем, что накричал на него.

- Надо вам, товарищ, идти в ревком, - сказал я, стараясь

загладить свою оплошность. - Сочувствуем. Рады бы и сами пособить, да

видите - солдаты...

- Та на що ж мени тое способие? Я вас молодых всих здоровше!

Старик засмеялся, показав из-под усов крепкие зубы, и, вертя