Избранное

— Все так, как вы сказали, — ответил Ларсен. — Я управляющий, вернее, буду им, если сеньор Петрус согласится на мои условия. Кроме того, вы, конечно, понимаете, мне надо изучить действительное состояние предприятия.

— Действительное состояние? — спросил Гальвес. — Оно хорошее.

— Мы с вами знакомы недавно, — сказал Кунц с промелькнувшей уважительной улыбкой. — Но мы считаем долгом говорить вам правду.

— Одну минутку, — перебил Гальвес. — Вы эксперт по сложной технике. Вы можете сказать, отчего машины ржавеют — от речной сырости или от кислорода. В конце концов, все ржавеет, все покрывается коррозией, и надо это либо выбросить, либо продать. Для того и нужны вы, а для заключения сделок — управляющий по технике, две тысячи песо. Я ни разу не забыл записать их на счет акционерного общества «Херемиас Петрус», ни за один месяц. Но это другое дело, это дело мое. А вот вы, сеньор Ларсен, в случае если вы решите занять пост главного управляющего, можно ли узнать, какой оклад намерены потребовать вы? Поймите, прошу вас, это простое любопытство. Я-то запишу столько, сколько вы скажете, сто песо или два миллиона, с полным к вам уважением.

— Я тоже кое-что смыслю в бухгалтерии, — улыбнулся Ларсен.

— Но он мог бы вам быть полезен, как другу, — с улыбкой сказал Кунц, наливая себе вино. — Мог бы выдать кое-какие секреты и помочь вам, рассказав о прецедентах.

— Ясное дело, я и сам так хотел, — согласился Гальвес, покачивая лысой головой. — Для того и спросил. Я только хотел узнать, какое, по мнению сеньора Ларсена, должен получать жалованье главный управляющий верфи.

— Вам надо бы сказать ему, сколько получали его предшественники.

— Благодарю, для меня это безразлично, — сказал Ларсен. — Я все обдумал. Меньше чем на пять тысяч я не пойду. Пять тысяч ежемесячно и особое вознаграждение за дополнительную работу. — Подымая чашечку к губам, чтобы пососать кусочек сахара, он почувствовал, что попал в неловкое и смешное положение, но уже не мог сделать шаг назад, избежать ловушки. — Я, видите ли, стар, чтобы трудиться сверх сил. Мне хватит и этого, столько я могу заработать и в другом месте. Главное для меня — пустить предприятие в ход. Мне известно, что миллионы для этого есть.

— Ну, что скажешь? — спросил Кунц у Гальвеса, наклоняя голову к скатерти.

— Хорошо, все верно, — сказал Гальвес. — Погодите. — Он погладил свой череп и приблизил к Ларсену улыбающееся лицо. — Пять тысяч. Поздравляю, это максимум. У меня были главные управляющие на две, три, четыре и на пять. Все правильно, такое жалованье — по должности. Но, позвольте заметить, последний с пятью тысячами, тоже немец, Шварц — тот, что одолжил ружье, чтобы убить или меня, или сеньора Петруса, нашего зачинателя, пионера, точно неизвестно, и целую неделю караулил у черного хода, между моим домиком и конторой, и в конце концов убрался, как говорят, в Чако, — тот работал за пять тысяч год назад. Это я хочу вам помочь. Я знаю, что с тех пор деньги сильно обесценились. Вы могли бы просить — как ты думаешь, Кунц? — шесть тысяч.

— По-моему, правильно, — сказал Кунц, приглаживая свою шевелюру обеими ладонями, и лицо его вдруг стало серьезным и грустным. — Шесть тысяч песо. Это не много и не мало. Сумма, соответствующая должности.

Тут Ларсен зажег сигарету и с улыбкой откинулся на спинку стула, обреченный говорить о том, чего не знал, выставляя себя на посмешище.

— Еще раз благодарю, — сказал он. — Пяти тысяч довольно. Завтра начинаем. Предупреждаю вас, я люблю, когда работают.

Двое мужчин утвердительно кивнули, попросили еще кофе, медленно и молча предложили друг другу сигареты, спички и стали смотреть в окно на серую, покрытую грязью улицу. Гальвес несколько раз судорожно встряхнул лысой головой, готовясь чихнуть, но, так и не чихнув, попросил счет и проверил его. В последней луже на безлюдной улице отражалось бурое, грязное небо. Ларсен подумал об Анхелике Инес и о Хосефине, о тех эпизодах прошлого, которые приносили ему утешение.

— Ладно, если вы так хотите, пусть будет пять тысяч, — сказал, взглянув на Кунца, Гальвес. — Мне-то все равно, сколько записать, работа одинаковая. Но говорят — у нас тут все известно, — будто вы почти зять. Если это правда, поздравляю. Девушка хорошая и тридцать миллионов. Разумеется, не наличными и не все ваши; но никто не станет спорить, что в обществе это капитал.

Начиная сознавать, что погиб, Ларсен вызывающе, не спеша подвигал губами и языком, чтобы переместить сигарету.

— Ну, здесь пока ничего конкретного, и дело это личное, — протяжно сказал он. — А для вас, извините меня, должно быть существенно лишь то, что я управляющий и что завтра мы начнем работать всерьез. Остаток дня я употреблю на то, чтобы разослать телеграммы и поговорить по телефону с Буэнос-Айресом. Вы сегодня делайте что хотите. А завтра в восемь я буду в конторе, и мы примемся за реорганизацию.