Избранное

У меня квартира умерла,
Запылились комнаты и кресла…
Появились если бы дрова,
Моментально бы она воскресла.

Можно жить в квартире хорошо,

Но, конечно, не сейчас, а после:
Я стихи пишу карандашом,
А чернила взяли да замерзли.

Можно забыть на вокзале зал

И тысячи прочих комнат;
Но квартиру, в которой замерзал,
На экваторе приятно вспомнить.

На экваторе, под небом иным,

Через много лет, а пока
Я курю, и в небо уходит дым,
Потому что нет потолка!

Когда я потерпел аварию

И испытал все беды,
То филантропы мне давали…
Хорошие… советы.

Но в апреле, когда начал таять снег,

Когда дни наступили весенние,
Отыскался на свете один человек,
Помогавший мне больше, чем все они!

Этот друг ежедневно мне жизнь спасал,

Никакой не прося награды;
Но и этот товарищ, который я сам,
Не сумел мне помочь, как мне надо!

Почему до сих пор сам себе я спецкор,

Но как автор не принят страною?
Может быть, потому, что ненужным стал спор,
Не законченный перед войною.

Война все искусства в архив позапрятала;

Но стихи, они от строки до строки
Существуют помимо воли автора,
А может быть, даже и вопреки!

4

Ощущаю мир во всем величии,
Обобщаю даже пустяки.
Как поэты, полон безразличия
Ко всему тому, что не стихи.

Лез всю жизнь в богатыри да в гении,

Небывалые стихи творя.
Я без бочки Диогена диогеннее:
Сам себя нашел без фонаря.

Знаю: души всех людей в ушибах,

Не хватает хлеба и вина.
Даже я отрекся от ошибок —
Вот какие нынче времена.

Знаю я, что ничего нет должного…

Что стихи? В стихах одни слова.
Мне бы кисть великого художника:
Карточки тогда бы рисовал.

Продовольственные или хлебные,

Р — 4 или литер Б.
Мысли удивительно нелепые
Так и лезут в голову ко мне.

Я на мир взираю из-под столика,

Век двадцатый — век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней!

5

А вот и чайник закипел,
Эмалированный, сиреневый,
И он отвлек меня от дел,
И он напомнил мне сирены вой.

Все это было, было, было:

Во тьме ночей необычайных
Сирена выла, выла, выла…
И не напоминала чайник!

6