Читаем Избранное полностью

Избранное

Всех ли, не всех, но не меньше, чем сотняСобытий проходит, и все не к добру;Но если я не умру сегодня,То я никогда, никогда не умру!На фронте дела обстояли хреново,И стало поэтам не до стихов.Поэзия! Сильные руки хромого!Я вечный твой раб — сумасшедший Глазков.Я знал, что меня ожидают невзгоды,И был убежден, что война не к добру;Но если меня не убьют в эти годы,То я никогда, никогда не умру!Себе задавал я вопрос, на которыйОтветит одно окончанье войны:Зачем я поэт, а не строю моторыСамолетам Советской страны?Стихами не очень поможешь пехоте,Как ими за Родину ни воюй.Москва отступает. Я на пароходеПо шлюзам, Оке — и на Волгу. В июль.То значит — от Москвы отказВо имя самого простого,И я шатался на откосСмотреть на волжские просторы.Луна на дереве висела,Ей было весело висеть;Она, как рыба, там блестела,И было дерево, как сеть.Когда простирается к хатамЗакат непомерной длины,Встает луна над закатом,Как будто закат от луны.Как будто закат от закрытияСвоеобразного мираПисателя Первой гильдии,Поэта огромной лиры.

4

Сам не знаю, братцы,Что с чего берется,Надоело драться,Драться и бороться.А за дело браться,Может, и охота,Да наскучил панцирьНео-Дон Кихота.И у нас в двадцатомНе найду дворца там,Не порежу шпагойБурдюков с малагой.Не пойду мечетиПокорять мечом,Ибо даже чертиНынче нипочем.Ибо надо всемиДовлеет суета,Ибо даже времяНынче как вода.Освобождение ЕвропыХотелось бы увидеть всем,А мне хотелось — немцев чтобыНа свете не было совсем.Чтоб говорили все по-русски,Как Маяковский и Глазков;Но я отвлекся от погрузкиБерезовых и прочих дров.Но наконец обед, где первых дваИ три вторых, а иногда одно.Когда горят холодные дрова,То в комнате становится тепло.На лекциях мне было холодней,Чем на улице во время непогоды,И я на институт не тратил днейВ такие фантастические годы.В столовой проводил я дни свои,Где весь обед не стоил больше трешки,И тратил сороковку на аи,Не покупая килограмм картошки.

5

Писатель рукопись посеял,Но не успел ее издать,Она валялась средь РасеиИ начала произрастать.Поднялся рукописи колосНад сорняковой пустотой.Людей громада раскололасьВ признанье рукописи той.Одни кричали — это хлеб,И надо им засеять степи,Другие — что поэт нелепИ ничего не смыслит в хлебе.

6

Как угодно можно считать,А приговор эпохи — это приговор эпохи,А сейчас я стану читатьСвои монологи…Мои читатели, меня они неПростят и обвинят вдвойнеЗа то, что я могу писать о Нине,Когда нельзя писать не о войне.