Избранное

Она окинула его одним из тех холодных и в то же время любящих взглядов, на которые способны только жены, и долила полдюйма ему в рюмку.

— Чудище ты старое, — сказала она нежно и принялась поправлять ему на ночь постель. В знак одобрения она не унесла с собой бутылку.

Оставшись наконец наедине, Джеки открыл огромный красный том. Он стал листать его, принюхиваться, так сказать. Потом он начал его смаковать. Вскоре он себя не помнил от блаженства. Он, как в гнездышке, устроился среди подушек и, одной рукой переворачивая страницы, а в другой держа рюмку, вступил в Тысячу и Одну Ночь. Благодаренье богу, чего-чего, а ног тут было в изобилии. Около полуночи он слегка приподнял штору взглянуть, какая нынче ночь. Взгляд его случайно упал на освещенное окно гостиной Майло Малви, расположенной прямо через газон против его спальни: богословский диспут был в разгаре. Джеки перевел взгляд на ночное небо. Была теплая, ясная майская ночь. Среди мириад звезд одна яркая звездочка смотрела прямо на него. Да, есть многое на свете… Он с наслаждением вернулся к дочери великого визиря. В его руке была полная до краев рюмка.

ДИВИДЕНДЫ ©Перевод Р. Облонская

1

Для Мэла Мэлдрема «дело Анна», как он потом назовет его, началось однажды сырым и ветреным апрельским утром 1944 года, когда в дверь его рабочего кабинета постучался старший клерк Муни, подал письмо с пометкой «Лично» и «С оказией» и сказал, что подательница письма, старая дама в черной шляпке, сидит в главной приемной и «стряхивает свой выцветший зонтик прямо на ваш новый турецкий ковер». Я представляю, как Мэл взглянул на мою подпись, улыбнулся, вспомнив наше студенческое житье-бытье двадцать лет назад, быстро вник в суть письма и распорядился, чтобы мисс Уилен тотчас к нему пропустили. Он учтиво встает, просит ее присесть, смотрит, внутренне забавляясь, как она роется в вязаной хозяйственной сумке и наконец с гордостью, это уж несомненно, достает толстый мятый конверт, в котором лежат 350 фунтов — тридцать пять белых английских банкнотов. Мэл берет их с легким поклоном. Потому я и послал ее к Мэлу: он всегда обходителен с дамами, чуть ли не до елейности.

Тетушка Анна Мария — сестра моей матери. До того, как она получила это скромное наследство от другой сестры, которая недавно умерла в некоем Тугонге, в Новом Южном Уэльсе, никогда у нее не было таких больших денег. Тридцать с лишним лет она существовала на скромное жалованье кухарки-экономки весьма преуспевающего тренера лошадей в графстве Килдэр, а потом на скромную пенсию, которую он великодушно ей назначил, изредка дополняемую крохотными суммами, что посылали племянники или племянницы, когда у нас хватало порядочности вспомнить, как в летние каникулы в Каре, в помещении для обслуги тренерского дома, куда мы любили к ней приходить, она щедро угощала нас пирогами и лимонадом. Отец мой умер в Корке, и тетушка Анна приехала туда, когда ей было лет пятьдесят пять, и поселилась с моей матерью, а когда мать умерла, так и осталась в городе, одна, снимала комнату в старой развалюхе, окна которой выходят на одну из многочисленных заброшенных коркских пристаней, где всегда было тихо, если не считать криков играющих на улице ребятишек из бедных семей, что живут поблизости, да чаек, что с налету хватают плавающую на поверхности апельсинную кожуру, хлебные корки и картофельную шелуху, которые во время прилива относит обратно в реку. Когда Мэл познакомился с моей тетушкой, ей шел семидесятый год. К своему стыду, я не видел ее уже двенадцать лет. Я уехал из Корка еще до ее приезда и потом был там лишь однажды, на похоронах матери. Я теперь женат и живу в Дублине.

Не одна неделя ушла у меня на переписку с ней, чтобы уговорить ее вложить наследство в акции, и я был счастлив, когда она согласилась, ведь иначе она бы наверняка растранжирила его на всякую всячину, либо рано или поздно потеряла на улице, либо засунула дома в какой-нибудь угол и так и не вспомнила бы куда, а банкноты изгрызли бы мыши.