Избранное

Старушка ковыляет.
Сутула. Ноги скручены.
Мужской пиджак.
Косыночка на серых волосах.
Её ручонки тонкие –
как старые уключены.
«Я спорчена, родименький, –
призналась мне в слезах, –
Оборотился ласковым…
От колдовства антихриста,
от взгляда приворотного
сберечься не смогла»…
А ветер небо светлое из туч кудлатых
выпростал.
Но из леса топорщилась
ознобистая мгла.

«Иду забыть нечистого

и исцеленья выпросить».
Худые туфли шаркают.
И посошок стучит.
Себя нетрудно выплакать.
Себя легко ли высказать.
То слово скажет горькое.
То снова замолчит.

«А как же дальше, бабушка?

Асфальт удобный кончится.
По грязи –
и в резиновых не добрести, боюсь»
«А дальше-то, родименький?
Дойдёшь, коли захочется.
Разуюсь. Поползу. Не то – катком,
но доберусь».
И столько заплескалось в ней
и дерзости и ярости,
что тотчас и привиделось,
как через топь ползёт…
Шуршит,
спешит улиткою,
не ведая усталости,
в коряжистый распадок, где
святой источник бьёт.

– А помогает, бабушка? –

«Да, милый, как молоденька.
На месяц прячу палочку…
Кады бы без греха…
Мне мнится: вновь бегучая
и личико смородинкой.
А не пойди к святому-то –
куды уж как плоха…»

Низинными туманами,

дождём,
осинным золотом,
размягшими дорогами
сентябрь на землю лёг.
Представил я купальщицу –
стянуло кожу холодом.
Сказал: «А ведь простудишься!»
«Бог милует, сынок!»

Конечно, я начитанный.

Я понимаю правильно.
Спасение в движении – известно
мне давно.
Но перед этой верою,
неистребимой, пламенной,
бросающей в движение –
склоняюсь всё равно.

Мы – все! – без ВЕРЫ можем ли?

Мы ею жизнь проверили.
Судьба как ни куражилась –
а были спасены.
Когда в себя мы ВЕРИЛИ.
Когда в победу ВЕРИЛИ.
И в святость дела нашего.
И дружбы.
И жены.

Я рад,

что тайны держатся.
Что вера неубитая
и дух, и тело бренное
стремит и вдаль, и ввысь.
Покуда живы таинства –
обещаны открытия.
Покуда ВЕРА светится –
неистребима ЖИЗНЬ!

«Улыбкой и взглядом касалась…»

Улыбкой и взглядом касалась.
Стремилась во всём угодить.
Себя не жалея, бросалась
от всякой беды оградить.

Всё лучшее – сыну, невольно

желанья в себе укротив.
Дрожала, когда ему больно,
стократную боль ощутив.

Её неуёмной тревогой

его настигало в пути.
И даже опасной дорогой
Ему удавалось пройти..

Как будто она управляла

и взглядом, и взмахом руки.
Как будто она направляла
родные сыновьи шаги.
С дорогой сыновьей и делом
держала незримую связь…
А сердце в тревоге – болело,
от болей
слабей становясь.

Когда ж оно вовсе устало,

покой обрело навсегда –
тревоги за сына
не стало…
Тогда с ним
случилась беда…

«Кто ждёт с такой неистовой надеждой…»