Избранное

О нём задумываясь часто,
его не видим мы подчас.
И ждём несбыточного счастья,
что где-то там горит, лучась…

Не ценим радости свободы,

пытаясь разгадать секрет.
А счастье – это просто годы,
нам не оставившие бед.

А счастье – выйти рано утром

и синеву вдохнуть легко,
всем сердцем ощутив минуту,
минуту счастья своего.

1965

«Ну вот и снег. Грузовикам…»

Ну вот и снег. Грузовикам
он за ночь наполняет кузов.
Лежит везде желанным грузом,
послушный лыжам и рукам.

Ну вот и снег. Летят легко

снежинки, радостны и ярки.
Над улицей и над рекой
они играют в догонялки!

Ну вот и снег. Он всё прикрыл –

листвы опавшей грусть и горечь.
И обнимает целый город,
как пара белых лёгких крыл.

И очень хмурый человек,

как будто сбросил груз никчёмный,
стоит, вздыхая облегчённо:
«Ну вот и снег… ну вот и снег…»

1965

Чёрные берёзы

Среди привычной тишины
над берегом, у кручи
стоят они, почти черны,
корявы, но могучи.

Была пора: белы, легки,

вплывали в воздух синий!..
У их подруги – у реки
о той поре спросите…

Ах, белизна!.. Зелёный вихрь!..

…Кора бугристая и чёрствая…
Они почти черны. Но чёрными
никто не называет их.

1965

«Четвёртый день смотрю на море…»

Четвёртый день смотрю на море.
Штормит. Четвёртый день подряд.
– И что шумит? Ну просто горе, –
вздохнув,
рыбачки говорят.
Четвёртый день трёт тело ветер
и волны оголтело прут.
А рыбаки иль чинят сети,
или за чаркою поют…
Приезжий я и незнакомый,
а приглашают в каждый дом.
Такие здешние законы,
я постигаю их с трудом.
Постукивают ставни, двери.
А морю, видно, всё равно:
штормит.
И я уже не верю,
что успокоится оно,
что наконец устанет ветер,
придёт заря – чиста, сильна.
Но как-то утром,
на рассвете,
меня разбудит… тишина.
Я удивлюсь, я спрыгну с койки,
я к морю сразу побегу.
Пустынно будет и спокойно
на непривычном берегу.
И, взглядом провожая чайку, –
как здесь глядят, из-под руки, –
увижу я:
забыв про чарки,
давно уж в море рыбаки.

1965. Арабатская стрелка

«…И снова я пришёл к тебе…»