Избранное

Я как-то на Кургане видел гостью:
сняв с головы темнеющий платок,
с бугра взяла она земли три горсти
и завязала землю в узелок.
Светлел над ней июньский небосклон,
когда походкой тихой и не статной
она прошла мимо берёзок, статуй
и замерла у входа в Пантеон.
Ей мальчик помогал,
наверно внук,
когда она искала имя сына
в том списке долгом, небывало длинном.
И узелок вдруг выскользнул из рук…
Не вскрикнула она, не разрыдалась
и даже не сказала ничего –
шагнув к стене, щекою к ней прижалась,
как будто к лбу сыночка своего…
Потом цветы на мрамор положила,
ещё взглянула
и ещё прочла,
кулёк конфет мальчишкам раздала,
стояла долго,
голову склонила
и к выходу, усталая, пошла.
И с болью той привычной, постоянной,
став сразу ниже ростом и слабей,
ещё минутку тихо постояла
у монумента Матери,
себе…

1972

Сапёр

…Как под голову уснувшего ребёнка,
если надо отнести его в кровать,
ты ладонь осторожно – под бомбу…
Поднимаешься. Несёшь. Взрывать.

Грянет взрыв никчёмно и резко,

разметав травостоя красу…
И об сучья исцарапанное эхо
заглохнет в дальнем лесу.

Вот и кончился день длинный.

И не надо пальцы нежностью мучить…
Вечереет. Луна – как мина
маскируется в рваных тучах.

1972

«Берег, белый от берёз…»

Берег, белый от берёз,
речки мелкой, неприметной.
Улеглось, угасло лето.
Утро серое без рос.

Да туманная вода

ёжится в дорожных лужах.
Я опять забрёл сюда,
потому что нету лучше –

той вон, в тихий лес, тропы,

для кого-то пусть банальной,
где поникшие грибы,
ежевики дар прощальный.

Незатейливый пейзаж.

Видишь раз, наверно, в сотый.
Но который не отдашь
за любые за красоты.

Скоро, скоро он, мороз,

серебрясь, остудит утро.
…Льются медленно и мудро
белые стихи берёз…

1972

«Забытый стожок, как котомка…»

Забытый стожок, как котомка,
в которой теплынь-тишина.
В полях одиноко и колко,
и пыльная в небе луна.

И песня протяжная где-то,

и ночка, темнея сильней,
целует спьяна до рассвета
небритые щёки полей…

1972

«Какое красивое небо!..»

Какое красивое небо!..
Горит золотая звезда.
Завидую белому снегу
за то, что он бел навсегда.

И как бы ты, жизнь, ни летела,

не то чтоб была ты светла, –
душа бы поменьше темнела,
больною душа не была…

1972

«Осыпается на город доброта…»

Виктору Ростокину